Татьяна Иванько - Байкал. Книга 4

А хорошо, что она позабыла прежнее, подумалось мне, будь иначе, полетела бы она со мной, улыбалась бы вот так? Ведь кто я был в прежней её жизни? Проклятый насильник, что дважды разрушил её судьбу… А теперь я синеокий брат её «доброго Ария», ангел-хранитель, и не чужится меня, я даже ей приятен вполне…

Совсем иное было прежде, даже в ту зиму… Ведь убежала от меня тогда, как из плена, я так любил её, на всё был готов, каждое желание выполнить, только бы ей было хорошо, только бы простила меня и забыла мои прегрешения. Но себя всё равно чувствовал преступником, потому что я и был мерзавцем, пусть за всю жизнь только с ней и поступил ужасно. Но не просто ужасно, чудовищно, как нельзя поступать ни с кем, тем паче с теми, кого любишь.

А теперь… теперь было именно так, как я мечтал, чтобы всё плохое забылось… Так что я даже порадовался переменам, что обнаружились в Аяе. А что до красы, то и верно, она будто стала ярче и светлее, словно омылась в студёном ручье. От чистоты, должно и сияет ныне…

Да, все перемены оказались хороши в ней, больше не ненавидит и не боится меня, но как теперь не начать влюбляться в неё?..

– Аяя, ты вон ту гору видишь, на неё путь держи, – сказал я, указывая Аяе пригорок, на котором Арий прежде прятал самолёт, когда мы с ним были здесь.

– На гору?.. – переспросила Аяя. – Это, конешно… прекрасно… как бы только сесть теперь на энту гору… взлететь – это одно, это куда легче, чем теперь… на плоское-то место надо ещё суметь, а на гору… это… н-да… – проговорила она, раздумчиво, самой себе, но потом, будто вспомнила обо мне, и улыбнулась, посмотрев на меня: – Но ты, Эрбин, не бойся, ежли что, я тебе упасть-то не дам, ты не волнуйся.

О как! упасть она мне не даст… она, что же, сильнее Арика?..

– Да где мне, не сильнее, конешно, но я же говорила тебе, ты мне очень помогаешь… даже не знаю, как сказать и сравнить с чем… как солнце цветку, али вода – мельнице.

Если бы Арик мне такое сказал, я бы не удивился, мы всегда были частью друг друга, но она… я всегда прежде только вредил ей… потому и моя любовь к ней была какой-то болючей занозой, как желвь, как болезнь, изводящая бестолковой болью, и стыдно было за себя, и отказаться не мог…

А теперь… А теперь, я не знаю, что. Я даже не понял ещё, что она такое стала теперь, но совсем иначе всё, когда не отторгает и страшным врагом не почитает меня. Ведь получается, для неё мы впервые встретились. Так может… всё по-иному теперь будет меж нами? Я разволновался от этой мысли.

Меж тем, мы приблизились к горе, я приготовился к тому, что самолёт, и верно, может упасть в бездну, весь подобрался, мешочки с золотом в руки взял, ежли самолёт провалится в пропасть, так хоть самое нужное добро останется при нас. Самолёт завибрировал, потому что Аяя опустила крылья, как научил её Арик, и ветер стал супротив нам. А я думал, закрыть глаза или лучше всё видеть, чтобы…

Но пронесшись над горой, она взмыла снова в высь, и стала снова поворачивать нашу птицу.

– Не бойся, Эрбин, примерюсь токмо… сам подумай, как ниткой в игольное ушко попасть… да ещё и без сноровки… – проговорила она, уже не глядя на меня, оборачиваясь по сторонам, вниз, что она там высматривает, мне невдомёк, но ей-то понятно, сосредоточилась.

Мы ещё трижды снижались над округлой вершиной, пока она всё же, закусив губу и нахмурившись, приземлила нашу на гору. Встал, наконец, самолёт, прогрохотав немного по мелковатым камням, кочкам и остановился, намного быстрее и резче, чем это делает Арик. Я дёрнулся вперёд, едва не ударившись грудью, и с облегчением выдохнул. А Аяя уже выскочила из самолёта.

– Ох… ну хоть ноги поразмять… – сказала она, оборачиваясь на меня. – Тоже устал, поди? Вылезай.

– Да я-то, тоже, а вот ты… цельные сутки, уже больше… не устала?

– Так лететь-то легко, Эр, не ногами по земле, вона, сколько вёрст… а тут, легли на ветер, и несёт он, будто на руках лёгких.

Я выбрался тоже. Ох, ноги и верно, затекли, и спина тоже.

– Ты это всерьёз? – спросил я с изумлением. Арик значит, совсем иначе летает? Или это он со мной, как с гирей шестипудовой, а она…

– А мне ты как ветер упругий под крылья! Славно, – засмеялась Аяя.

Но потом огляделась по сторонам.

– А вот как мы с тобой спускаться-то будем? Я босиком, а тут камни… что ж ты, хотя б каких сандалий запасных не взял?

Я вздохнул, я рубашку-то, что на ней теперь надета, взял потому что Зигалит её мне шила, и, собираясь в Вавилон, я подумал, ей приятно будет, что я рубашку её сохранил…

– Ну что ж, ты несла меня, теперь я тебя понесу, – сказал я. – Залезай на закорки, полегче мехи в руки бери, а я те, что тяжелее.

– Далеко ли идти-то? – спросила Аяя, вскарабкавшись на меня, обхватила мне талию коленями сзади, прижалась, я почувствовал её груди лопатками и упругий живот, бедра тёплые… Ох, Ар, чтоб ты провалился… я же спал с ней, и хоть прошло черт-те сколько лет, но я помню это, будто вчера, никого не помню, а её… А ты меня теперь крепиться заставляешь, не думать о том… Хотя она иная теперь стала, и если иначе ко мне, если я ей ветер под крылья, то и…

Мне стало горячо в животе… Хорошо хоть к Зигалит идём, есть кем ретивое успокоить и расходившуюся плоть. Хотя она на сносях теперь, надо думать… а то коленки эти ещё, кругленькие, в ладонь помещаются как крепкое яблочко…

Я вздохнул, подбросил её повыше, взял мешки с золотом, и мы двинулись в путь с пологой горы.

– Не тяжело? – спросила Аяя, прислонившись к уху, её тёплое дыхание защекотало мне кожу, коса соскользнула вперёд и тоже щекочет. Ещё немного и закружится голова… Ох, только дойти до Зигалит, а там отселим Аяю куда, чтобы только не касаться её, издалека и пусть они с Ариком делают, что хотят…

– Нет, Яй, не тяжело мне, – хмуро пробормотал я. Что тяжесть на спине да в руках, когда у меня к уду прилило, едва идти могу…

Но с горы мы спустились споро, Аяя за спиной тоже не стала мне тягостью, даже мешки в руках и то не оттягивали, похоже, что я ей облегчение делал с перелётом, что она теперь для меня, я будто даже сам легче стал. В город мы вошли уже в темноте, ворота как раз за нами закрыли, хорошо успели, иначе…

– Через стену перелетели бы, подумаешь, делов, – усмехнулась Аяя, когда я сказал ей об этом.

– Легко с тобой, я смотрю, – сказал я, усмехаясь.

Наконец, мы дошли до дома Зигалит, я постучал, открыл привратник, вот как, теперь и привратника она завела, что ж, собиралась ещё умет открыть на золото, что я оставил…

– Госпожа Зигалит уже почивають…

– Скажи муж вернулся, Эрбин, – сказал я, не собираясь ждать у ворот.

Тот побледнел, выпучив глаза и посторонился, впуская нас, а сам, заперев за нами, побежал в дом, предваряя. Я не хотел, чтобы Аяя поранила или испачкала ноги, потому решил не спускать её со спины, пока в дому не окажемся.