Ника Маслова - Хрустальное счастье

Да, за то, что случилось, Ариэль должен был винить только себя. Он ведь видел горгулий, как живо они себя вели, как встряхивали крыльями, как копались в снегу – будто настоящие птицы. А он радовался тому, что удалось их обмануть, но не задумался о причине, по которой им пришлось обманывать настолько живых мёртвых созданий.

– Тот, кто их сотворил, напитал их не только магией, – подвёл итог Ариэль.

Томи наконец понял, о чём шла речь.

– Ты хочешь сказать, что в этих статуях заключены души людей?

Ариэль мысленно ещё раз вернулся в те несколько мгновений – ярких и ужасающих. Когда воины сошли с постаментов, их прежде спокойные лица исказились, будто от ярости, жажды крови и желания убивать. Даже заколдованный камень не мог гневаться, нет – в отличие от человека, заключённого в камне.

– Мне так кажется, да. Помнишь, как горгульи потягивались и встряхивались, освобождаясь от снега? Вели себя точь-в-точь будто птицы. Скорее всего, в них и заключены души птиц.

– Или сторожевых псов, – подхватил Томи. – Помнишь, как они бросились загонять Живчика в конюшню? Они не пытались лететь. Крылья им, скорее, мешали.

Он перебрался поближе, сел рядом.

– На такое способен только сильный маг, да?

– Да, – коротко сказал Ариэль.

Кто бы ни сотворил этих големов, этот человек был опасней их всех. Только очень сильный и беспринципный маг отважился бы попрать тысячелетние заветы предков ради временной выгоды. Ведь такая магия запрещена не просто так. Лишённая райской вечности душа со временем теряет разум, не имея источников радости, в бесконечном заточении – озлобляется, становится опасной не только для врагов создателя, но и для него самого.

Такие ритуалы чрезвычайно опасны. И столь же редки, слава богам.

Ариэль осторожно коснулся той части головы, где болело сильнее всего: под пальцами нащупал не только вспухшую шишку, но и липкую влагу.

– Если эти големы находятся в таком состоянии много лет, то нам ещё очень повезло, что они нас не растерзали.

Как быстро заключённая в предмет душа теряет человечность, Ариэль не знал. В книгах об этом не писали, но он мог предположить, оценив собственный опыт. Прошло совсем мало времени, но стены, темнота и полная беспомощность уже давили на него немилосердно. Сколько времени потребуется, чтобы он в отчаянии начал бросаться на дверь и бессмысленно кричать, срывая голос? Вероятно, не слишком много. Но его будет мучить в первую очередь терзаемое голодом и жаждой тело. Страдания души протекают иначе…

Но не стоит их приближать, размышляя о подобных вещах.

– Возможно, здесь и правда кто-то живёт или жил совсем недавно, – признал Томи. – Я не должен был утверждать, что вокруг нет людей.

– Людей и не было, – возразил Ариэль.

– Но угроза была, а я её совсем не почувствовал. А теперь там Кай, он один и…

Ариэль обнял Томи одной рукой и притянул его к себе.

– Кай спрячется так, что никто его не найдёт. Ещё нас отсюда вытащит.

Томи тяжело вздохнул и промолчал.

Говорить о том, что подобные надежды – безумие, никто не стал.

– Наш Кай не промах. Хочу верить в то, что он сам спасётся или нас спасёт, – сказал Томи, одним этим признавая, в каком он отчаянии.

Ариэль наклонил голову на бок, вздохнул.

– Ложись головой ко мне на колени, – предложил ему Томи. – А я пока посторожу. Поспи. Если что-то случится, то я тебя разбужу.

– Хорошо.

Они не стали говорить о том, что, скорее всего, случится. В каменном мешке, в пустом замке, охраняемом големами, их, скорее всего, ждала голодная смерть. В их положении оставаться наивными, хранить надежду на чудесное спасение как можно дольше – не худший выбор.

– Ты спишь? – спросил через время Томи.

Ариэль не ответил. Он смотрел прямо перед собой и видел лишь черноту. Он попробовал мысленно пожелать Феру и Рами хороших снов и всяческого благополучия, но слова остались только словами, успокоения не принесли.

Полная темнота сделала воображение живым и ярким. Ариэль будто вживую увидел лицо Фера. Зажмурился и попробовал представить лицо Рами, его насмешливую улыбку. Голова ужасно болела, слёзы щипали глаза.

– Помоги, – прошептал Ариэль одними губами, обращаясь к тому, кто смотрел на него без улыбки строгим, тяжёлым взглядом. – Пожалуйста, помоги, – беззвучно просил он и другого, смешливого. – Помогите нам.

Ариэль замолчал, когда Томи начал посапывать.

– Пожалуйста, – взмолился он в отчаянии, с силой надавливая на кольцо, царапая его ногтями.

Конечно же, ни Рами, ни Фер не могли услышать его зов. Но в глубине души пряталась крохотная искра глупой, наивной надежды. Она то ярко сияла, то совсем угасала в стоящей кругом беспроглядной ночи.

– Помоги, Фер, – просил Ариэль, глядя воображаемому Феру в глаза. – Услышь меня. Помоги. Я в твоём доме. Спаси нас!

Но Фер его будто не понимал. Даже в воображении не желал слушать. И Ариэль принялся уговаривать его вслух. Чего только ему ни наговорил – пока не осознал, что, как безумец, бормочет во тьме, рискуя разбудить Томи.

Томи спал, и Ариэлю больше не перед кем было притворяться сильным и верящим в хороший исход их безнадёжного положения. Он сжимал кулаки, стискивал зубы, кусал себя изнутри за щеку – и всё равно плакал.

Милосердные боги, за что?

Глупостью и самомнением он всё-таки погубил своих братьев.

Боль приносила страдания, голод и жажда – слабость, безнадёжность их положения ввергала в отчаяние. Ариэль и Томи говорили всё реже, берегли силы, старались больше спать или хотя бы лежать без движения. Рана на голове Ариэля покрылась коркой засохшей крови, плечо, куда пришёлся удар, опухло и ныло. Терпимо, не так и страшно, но, увы, в довершение случившихся бед пришла лихорадка, причём не к одному, а к двоим. Ариэль поначалу скрывал своё незавидное состояние и не сразу заметил, как горячи стали руки брата – подхваченная в королевской темнице болезнь вернулась в самый неподходящий час. Будто мститель, поджидала в засаде, чтобы ударить больней.

Теперь оба горели, то кутаясь во всё, что у них было, и превращаясь в один большой дрожащий комок, то раскрываясь и голой кожей прижимаясь к благословенно прохладным камням. Холод сменял жар, а жар – холод, постоянными оставались лишь темнота, голод, жажда и боль.

Ариэль боролся за тонущий в горячем мареве рассудок, успокаивал Томи, обещал, что всё ещё будет хорошо – знал, что лжёт. Наверняка знал это и Томи, но не спорил. Им обоим хотелось верить в чудо, пусть надежда и медленно угасала, но всё ещё теплилась где-то внутри.

Время шло. К ним так никто и не пришёл, снаружи в темницу не проникало ни звука. И от них наружу, наверное, тоже ничего – лающий кашель Томи оставался в заключении, как и он сам.