Алексей Колмогоров - Спасение Романовых

Бреннер, разумеется, не хотел вступать в дискуссию в присутствии Государя и Государыни. А Распутин не унимался:

– И я вижу кто ты. В каком звании состоишь, твое благородие?

Бреннер снова не ответил.

– Спесив ты больно, твое благородие. Из жандармов что ли? – усмехнулся Распутин.

Бреннер проявлял чудеса выдержки. Не ответив и на этот раз, он выждал пару минут и снова спросил, как ни в чем не бывало:

– Как же ты здесь оказался, Георгий Пантелеймоныч? Тут вроде нет ни церквей, ни монастырей.

Распутин улыбался. Беседа доставляла ему удовольствие.

– Ноги сами меня сюда принесли, и ведь ко времени. А из каких ты будешь, твое благородие? Бреннер – это из евреев, али из немцев?

– Из немцев, – сказал Бреннер и ухмыльнулся в лицо Распутину, будто отразил его ухмылку.

Государыня снова посмотрела на Бреннера неодобрительно.

– Будет вам, Александр Иваныч, – примирительно сказал Государь.

– Простите, ваше… Бреннер осекся.

Распутин хитро прищурился, глядя на свои сапоги.

– Ежели я мешаю, так я пойду, – сказал он. – Не в моем обычае свою компанию навязывать.

– Нет-нет! Друг мой! Как можно! – Государыня была напугана. – Ты же во Владивосток идешь. И мы туда.

Распутин встал и картинно поклонился Государыне в пояс.

– Благодарствуй, мама.

Все втянули головы в плечи от этого «мама», даже Государь, но только не Государыня. Она улыбалась. Распутин повернулся к Его Величеству.

– Так что, если ты, батюшка, позволишь страннику с вашей компанией следовать, я задарма куска не съем. Я и с лошадьми могу управиться, если что, и подсобить в пути. Здоровьем Бог не обидел. Да и дорогу я знаю.

– Это невозможно! – в сердцах бросил Бреннер.

Он уже второй раз позволял себе дерзкое нарушение этикета.

После обеда совещались мы четверо и Государь. Государыня ревниво наблюдала за нами издали. Распутин прогуливался с Татьяной Николавной среди сосен. Вещал, а она слушала умиротворенно.

Государь сказал:

– Я позволил Старцу идти с нами. Не бросать же его здесь. Да и дорогу он знает.

Он будто оправдывался, смотрел в сторону. Бреннер едва сдерживал раздражение:

– При всем уважении, Ваше Императорское Величество, он поймет, кто вы…

– Он сразу это понял, – сказал Государь.

– Но мы не знаем, кто он, каковы его намерения. Он странный.

– Он сразу сказал, что он странный человек – странник, – сказал Государь невозмутимо. – Александр Иваныч, господа, я принял решение.

И Государь ушел. Мы остались вчетвером, удрученные.

– Что будем делать? – спросил Каракоев.

– А что делать? Смотри – Алексею легче. Мы ничего не можем сделать, – сказал Лиховский.

– Снова Старец. Все повторяется. Теперь они будут слушать его, – сказал Бреннер. – Мы попадаем в ту же трясину, что была в Семье до его убийства.

– Не преувеличивай. Это все же не Распутин, – сказал Лиховский.

– Ну, как сказать, – пробормотал Каракоев.

– Ты его видел, того настоящего? – спросил Бреннер у Каракоева.

– Видел пару раз в одном кабаке, в Петрограде…

– Ну и как тебе этот?

– Очень похож. Особенно ночью. Я аж вздрогнул… Может, это он и есть?

Все уставились на Каракоева, он был совершенно серьезен.

– Как – он и есть? Он убит: отравлен, застрелен и утоплен практически на глазах у всей России! – возопил Бреннер.

Каракоев пожал плечами.

– Тебе ли не знать, как это бывает. Вот вся Россия сейчас уверена, что Государь и Семья расстреляны большевиками.

Это было справедливо. Каракоев меня порядком удивил.

– Ну, знаешь! Это другое дело. Государь и Государыня лично хоронили Распутина, – сказал Лиховский.

Каракоев предположил странное:

– А, может, они участники этого заговора и похоронили кого-то другого? Подумайте, как здесь мог случайно оказаться мужик, так похожий на Распутина! Это они его сюда вызвали!

– Как вызвали?!

– Между ними какая-то неземная связь.

Каракоев все больше поражал меня. Раньше я что-то не замечал в нашем кавалеристе склонности к мистицизму. Бреннер и Лиховский тоже смотрели на него с недоумением.

– Знаете, в этих местах можно уже поверить во что угодно. Вы посмотрите на него! Посмотрите!

Каракоев кивнул в сторону Распутина.

– Это Распутин, это он! Кто угодно, знавший его, сказал бы, что это он.

Возразить было трудно.

– Кажется, это он был тогда на станции, – решился я напомнить. – Уже тогда следил за нами.

– И как же он теперь тут оказался? – усмехнулся Лиховский скептически.

– Оставьте, мичман! Пытаетесь оправдаться за свою тогдашнюю безалаберность, – буркнул Бреннер раздраженно.

– Господин капитан, я не пытаюсь оправдаться. Я пытаюсь заострить внимание на очевидном. На станции я видел Распутина, и меня подняли на смех. И теперь мы снова видим Распутина. Таких совпадений не бывает!

Бреннер временами бесил меня.

– Так это тот Распутин, которого ты видел? – спросил Лиховский.

– Не знаю, – признался я.

Мы окончательно запутались и замолчали.

– Воля Его Величества – закон, – резюмировал Бреннер. – Значит, все, что нам остается – не спускать со Старца глаз ни днем, ни ночью. Отдыхайте. Завтра выступаем.

Мы разошлись. Я поискал глазами Татьяну. Она все еще слушала Распутина. Улыбнулась, кивнула, он перекрестил ее. Прямо духовник Царевны.

Солнце садилось. Татьяна с ведром пошла к реке, легкая, будто сбросившая тяжелую ношу. Я догнал ее и пошел рядом.

– А вы куда? – спросила она.

– Я помогу.

Попытался взять ведро из ее руки, но она не отпустила.

– Ничего, я сама.

– Все же, я провожу вас. Мертвые возвращаются. Это он?

– Это он, – сказала Татьяна почти радостно, и тут же добавила, – но это не может быть он.

– Так кто же это?

– Не спрашивайте, я не знаю…

Говорила легко и так, будто знала. Добавила:

– Вы же видите, Алеша оживает на глазах. Чего еще?

– Что он вам проповедовал?

– Это вас не касается.

– Касается.

– А впрочем, я доложу вам, если вы настаиваете. Он сказал, что я не виновата, что так и должно было случиться, мы должны были сойти с поезда так или иначе. Это было предопределено. Мы должны были оказаться здесь, чтобы встретиться с ним.

– И как он объясняет эту предопределенность?

– Алеша. Мы должны были встретиться здесь ради него.

– Татьяна Николавна, этот новый Распутин опасен.