Ирина Кашкадамова - Песнь виноградной лозы. Роса на цветах

– Да, я сегодня у Фифы пару его шариков отобрал, обыскивая перед ритуалом. Мог же в огонь кинуть, для большего эффекта…, – тихо поделился Кока домашними событиями. – Присмотрю.

Мальчишки, готовящиеся пройти ритуал, нервно крутились, успокаивая друг друга, подбадривая. Алесь вспомнил, как так же, на их месте были они, и тоже переживали. Прошлые ощущения оказались совсем не забыты. Вспомнилось, как от страха сжимало желудок, он словно чужеродный камень тянул вниз, и сердце бешено стучало. Так же, как и сейчас мальчишки, они были одеты в экзомис, как несвободные. После битвы у Фермопил и подвига спартанского Леонида, экзомис стал показателем героизма, теперь в них рисуют лаконцев, восставших против надвигающихся полчищ ахеменидов. Так же как и сейчас на мальчишках, на них тогда были кожаные оплечья с грубым воротом. Тело до сих пор помнило, как давило, жало оплечье, как тяжело было дышать под кожей, сдавливающей грудь. Оно символизировало детское состояние подчинённости – родителям, устоям, семье. Это взрослый человек дышит полной грудью, а ребёнок во всём ещё полагается на родителей. И кожаный наруч на правой руке говорил о тяжёлой длани отца, ведущей сына за руку по жизни. Наруч такой же грубый, жёсткий и сдавливающий, как оплечье. Хламида простенькая, короткая, скреплённая на плече, тоже входила в ритуальный комплект и кожаные жёсткие сапоги. И завершало всё – распущенные по плечам волосы, у большинства доходящие до лопаток и ниже.

Алесь улыбнулся, разглядывая как выделяются у мальчишек голые ноги из-под экзомиса, гораздо более светлые, чем верхняя часть тела. Непривычно видеть их без порток. Наверно и они, в свое время выглядели так же глупо и беззащитно. Как-то привычно видеть своих либо в портках, либо совсем голышом, пережаренных летним солнцем. И это не вызывает никаких вопросов, а так… Ну что-то в таком виде есть неестественное. Одно дело, когда так изображают скульпторы или художники, так положено, и разницы оттенков не видно, ещё и в позы ироические поставят… Но в жизни… Сами мальчишки этого не замечали, они были поглощены начинающимся посвящением.

И вот, наконец, мальчишки тронулись сквозь толпу к театру. Народ на них бросал цветы. Да и сами люди, яркие, праздничные, были в венках, больших, пушистых, зелёных, из которых торчали маленькие белые цветочки.

Мальчишки шли по дорожке, специально выложенной шестиугольными белыми камнями к церемонии. Цветы застревали у ребят в волосах, скатывались по одеянию под ноги, распластывались на камнях. Алесь заметил, как над чем-то нервно смеётся Илька, продолжая хорохориться. Что-то Кузька и Яська с Фифой тоже лыбятся. Ну, что за молодняк, всё им хиханьки, лишь бы не напортачили чего, весельчаки…

К остановившимся мальчишкам вышел александрос Орестид, облачённый в белый длинный хитон с рукавами, лишённый какой бы то ни было драпировки. Камча на хитоне орнаментная, ритуальная, красочная. Весь вид уже немолодого мужчины был наполнен божественной силой. Это не тот привычный отец Коки и Фифы, дед Ильки, или муж тёти Данаи. Перед мальчишками предстал рупор стихий, голос рода, связующее звено с предками. Как саллий, иера додонский, он отвечал перед богами за новое поколение. Перед ним мальчишки преклонили колени. Мужчина поднял над ними руки, в одной из которых – длинный изящный посох, с набалдашником резным, инкрустированным камнями. Потрясая над склонёнными головами посохом и свободной рукой, мужчина зычным голосом произнёс ритуальную фразу:

– Растопчите лишения вражды, начертанные кровной местью врагу. Радуйтесь выжженной тростником древней доли вдовства.

Посох опустился. Мальчишки поднялись.

– Первопроходцы!!! – радостный крик пронёсся по толпе. Его поддержали другие голоса. Мальчишки шли через людей и отовсюду звучало. – Первопроходцы!!! Восстаньте!! Первопроходцы!!!

Мальчишки, смущаясь, жались друг к другу под радостные крики толпы. Они спустились в театр на сцену. Саллий шёл впереди, указывая путь. Он поднял посох над головой, призывая народ к тишине. Мужчина говорил речь, но Алесь её уже не слушал, отряд эфебов тоже спускался вниз, к посвящаемым. Шли стройно, чинно, не то что мелкие.

На сцене декораций не было. Всё было чисто и аскетично. Эфебы вышли стройные, сильные, молодые, в полных парадных доспехах. Алесь своим отрядом мог только гордиться: статные, подтянутые, с военной выправкой – молодые воины. Каждый подошёл к одному из мальчишек. Алесь, как командир отряда, взял под опеку будущего командира нового подразделения эфебии – Ильку. Как ни странно, наглость из того сейчас не пёрла во все стороны. Как и остальные мальчишки, он был несколько растерян, только таращил свои огромные серые глазищи, ища поддержки. Молодой ещё. Да, хорошо их накрутили перед ритуалом, на всю жизнь его запомнят.

– Смелей – Алесь потрепал парня по плечу.

– Ага, иначе грязно будет, – хмыкнул Илька, ядовитая ухмылка заиграла на его растерянном лице. Забавное зрелище. Оболтус, что с него взять, всё сильным и взрослым пытается быть, а ведь совсем дитё. Алесь помог мальчишке снять всё с себя.

Эфебами были раздеты и остальные ребята. Его пятёрка, конечно же, обхаживала своих. Приам взял на себя Яську. Мальчишка был насупленный, серьёзный, чем-то неуловимым напоминавшим свою Данку. Отомстив за старшего сына Пармения, моск покорил всех, став не только своим, но и близким, как младший брат. Ни у кого даже мысли не было, что моский жрец забыл в их эфебии. Яська делом доказал, что он такой же как они и был принят, безоглядно, раз и навсегда. И Приам взялся его опекать.

Кока занялся Павкой. Двум жрецам всегда легче найти общий язык. Павка при этом всё время шмыгал носом, то ли простыл, то ли это нервное… Кока его успокаивал, что-то советовал. Алесь, хмыкая, покачал головой, наблюдая как они воркуют.

Мелеагр, уже раздев Фифу, стоял рядом с мальчишкой, что-то ему говоря сквозь зубы. Мальчишка же, не обращая внимания, безмятежно озирался по сторонам, ёжась от прохладного воздуха, накинувшегося на обнажённое тело.

Кузька же деловито всучил в руки Линкесту свои вещи. Сам разделся, сам сложил всё, и ещё старшему указывает, что тому делать. Весь брат в этом. Деловитая, рыжая животинка…

Так же и остальные мальчишки расстались со своей старой жизнью, передавая её символы опекавшим их эфебам. Алесь укутал обнажённого Ильку светло-сиреневым плащом с жёлтой каймой, принимая его, как равного, в эфебию. Поцеловал мальчишку в недовольно надутые губы, становясь с ним братом. Сразу вспомнилась статуя, заказанная Филиппом с племянника. У басилевса очередные Иракловы планы об очистке Авгиевых конюшен, выписал известного скульптора Леохара, дабы семейство увековечить, и поставить в Олимпии Филипион, храм себя любимого, где выставить эти статуи, по случаю победы на очередной Олимпиаде. Пунктик на Олимпиадах у Филиппа, это точно, и Сурик, видать, этим заразился. Наездник, везде выставиться пытается на своём Букефале. Вот Илькина статуя, пока все не закончены, в Пелле стоит. Они, когда с парнями увидели, долго ржали. То ли Калка, то ли Илька… Локоны ниже лопаток, морда наглая, губки бантиком, а щёчки наливные из-за ушей торчат. С возрастом – то изменится, понятно, но сейчас… Хвала богам, что отец их в этом неблагодарном возрасте не ваял. Зато сразу видно, кормят хорошо, правильно, полезно….