Мария Хохлова - Последний рассвет

– И не поймёшь никогда – вмешался в разговор, заскучавший боцман – вам, высшему свету, не осознать тяготы нищеты.

– Вы хотите меня обидеть? – крикнула Аделия – если у Вас, уважаемый мистер Крептри, были нелады с моим отцом, то я не считаю себя виноватой в этом. Его многие ненавидят, но вымещать зло на мне, это уже слишком!

– Всё в порядке, успокойтесь – смеясь, произнёс Крептри – это я так шучу!

– Не нахожу в Вашем юморе ничего привлекательного!

– Это же надо как! – воскликнул Крептри. Он не утруждаясь, одним движением руки, выкатил небольшой бочонок, из груды канатов и парусины – чертовская сила, Яков…пожизненно ты у меня останешься в заточении – как можно мягче выругался он – мастер, что бы его… Так на чём мы остановились?

– На Ваших непристойных шутках!

– А, да-да! Не стоит принимать мои слова всерьёз, я же не со зла! Просто Дериан длительное время тоже так реагировал на мои глупые усмешки! Ну такой я человек! Мне очень любопытно было бы и с тобой найти общий язык!

– Хорошо – сухо ответила Аделия.

– Знаешь, всегда складывалось явное впечатление того, что твой отец стеснялся своего положения в обществе! Ненавидел свой титул, и неоднократно клялся, что не вернётся в свою родную обитель никогда! Только не переживай, это было задолго до твоего рождения! Я никогда не был его лучшим другом, но встречались мы довольно-таки часто! Да что говорить, он был юным и глупым, да и с алкоголем, он был в очень тесных отношениях!

– Хватит – прервала графиня его словесный поток – не нужно мне всего этого говорить! И я не нуждаюсь в том, что бы, выслушивать порицание моего отца! Следите лучше за собой и своей грубой и бестолковой командой! Не ровняйте всех под одно! Даже и представить не можете, как больно порой, видеть ненависть неоправданную по отношению к себе! – она резко встала, и собираясь уйти, проронила несмелые и тихие слова – мне очень обидно, что судят обо мне, не о том, что я думаю и чувствую, а по количеству украшений и нарядов! Мне бы очень хотелось сблизиться с вами, и наконец, открыть для себя новых друзей! Потому что окружена я всю жизнь была корыстными и бессердечными существами, за исключением некоторых! Жить в золотой клетке, не значит быть счастливым!

– Постой – остановил Аделию за руку Крептри – мы всё прекрасно понимаем! Не надо подобных эмоций, остановись!

– Зачем так со мной… – Аделия побледнела, боль во всём теле сковала её. Ей не хватало воздуха, она судорожно, дрожащей ладонью прислонилась к своим губам, и несколько раз глубоко вздохнув, издала протяжный стон – я хочу остаться здесь, не забирайте…

Она не чувствуя рук и ног, не чувствуя ничего кроме опустошения, потеряла нить действительности, и словно падающий лист, медленно качнувшись, упала в широкие и крепкие объятья боцмана Крептри, который вовремя подхватил её.

Кромешная темнота, украшенная мерцанием сверкающих огненных вспышек, тишина, и безмятежный покой. Мягкий и душистый запах цветов, дурманом, нависший над спящим, непорочным телом графини. Тонкая струйка прозрачного света играючи коснулась лица, постепенно поглощая суровый мрак. Губы вздрогнули, а глаза медленно и неуверенно, с усилием попытались открыться. Что-то подобное она уже ощущала, кажется совсем недавно, и сейчас, тот же холод сковавший её, та же боль изнуряющая и жестокая, только взору не открывается элегантный и утончённый господин, который магнетически так и манит, завораживая и пленяя. Графиня, не торопясь, аккуратно и нехотя приподнялась. Казавшиеся тяжёлыми и неповоротливыми, словно окаменевшие ноги, испугали её, но прилив сил, ударивший в голову и конечности, заставил ловко спрыгнуть с высокой, кипельно – белой, софы, совершенно забыв, о кажущемся бессилии. Она оглядела себя и ужаснулась. Тёмный, потёртый кожаный плащ, едва доставал до колена, узкие чёрные штаны, которые продолжали высокие сапоги, тесная рубашка напоминающая корсет, неприятно стесняла дыхание, всё это повергло в шок юную графиню.

– Я же была готова к такому повороту – шептала себе она – всё будет хорошо…только, где Джеррард…

Она озиралась вокруг, было страшно не видеть ничего кроме пустоты, жуть накатывала с новой и новой силой, хотелось кричать, но кому, расплакаться, но не было слёз, даже бежать было некуда. Затем, откуда-то издалека стали слышаться чьи-то крики и голоса, Аделия пыталась хоть что-нибудь разглядеть, но безрезультатно. Шум нарастал, чьи-то рыдания содрогали воздух, суетливые, смешанные шаги, и несмолкающий шёпот. Набравшись смелости, она обернулась, и в очередной раз узрела ужасное, не поддающееся никакому объяснению. Вокруг неё суетились матросы, растерянно расхаживал по палубе капитан Адлес Гирс, на боцмана Крептри, истерически кричал Икер Бернардос. Графиня окрикнула испанца, но он не среагировал, а точнее не услышал её, он обезумев, кидался на растерянного моряка, в диком исступлении. Вроде бы вот оно счастье, вернуться к своим близким, но почему всё не так как прежде, почему её никто не замечает, не смотрит в глаза, а суетливо пробегают мимо, словно её и не существует. Она решила пройти к себе в каюту, и окончательно подтвердить свои догадки, развеять все сомнения, удостовериться, что её разум ещё способен трезво оценивать окружающую обстановку. Аделия остановилась на пороге, она понимала своё бессилие, глядя на несчастного, рыдающего Лансере Монтескьери, у которого на руках, лежала любимая племянница, точнее хрупкое, бледное тело, не подающее ни единого признака жизни.

– Так быть не должно – рыдал Лансере – Мистер Фрейзен, вы опытный доктор, Вы всю жизнь посвятили медицине, сделайте что-нибудь!

– Пожалуйста, простите меня, господин Монтескьери, мне Вам больше нечего сказать! – откланявшись, произнёс пожилой мужчина и поспешил уйти.

Аделия подошла к своему любимому, бесценному дяде, и поцеловала его во влажную, горячую щёку, но он не унимаясь, обнимал её холодное, безжизненное тело, даже не догадываясь, что его коснулись хоть и холодные, но живые и такие трепетные, горящие любовью и уважением губы.

Как она ошибалась ранее, думая, что одиночество и непонимание, перешли границу невозможного, ввели её в тупик, и оттуда никуда не выпуская, издевательски стращали тишиной. Но именно в данный момент, как никогда прежде, она ощущала свою ничтожность, именно сейчас загнанная в угол, понимала, что значило для неё, то одиночество, и тот тупик, казавшиеся безысходностью. Опустив голову, дабы не лицезреть ужасающую картину, вышла из каюты, по привычке закрыв за собой дверь. Стоящие неподалёку Мадлен и Изабелла, испуганно переглянулись, и, перекрестившись забежали к себе, говоря наперебой:

– А вдруг следующие мы?! – запинаясь, шептала Мадлен, обнимая сестру.