Николай Прокошев - Семь крестов

Как только Гектор ступил за ворота крепости, стражники назидательно опустили решетку, явно давая понять, что отныне дорога к братьям для бывшего полубрата навсегда заказана. В спину послышались грубые, хамские ругательства, чаще всего звучали слова «предатель», «слюнтяй» и «трус». Со стен часовые принялись освистывать «слабака», кидая в него мелкие камушки. Никто из них понятия не имел, сколько он сделал для ордена, поэтому Пес не стал отбиваться и дерзить в ответ.

С выходом из корпорации он словно оставил очень важную часть себя внутри крепости. И эта часть затем разлетелась на осколки. Один осколок плюхнулся в тюрьму, другой сквозь крышу упал в дормиторий, третий выполз в подвале фирмари, четвертый очутился в чьей-то плошке в ремтере, пятый попал в камин зала капитула.

Подобно тому, как крестоносцы грабили Иерусалим, как паломники на щепки разобрали Крест Господень, так и Гектор распался на множество частиц. Кучка пепла осталась в подземелье кирхи Святого Георга, пригоршня черепков – в древней Брутении, штоф крови – на Танненбергском поле, пятнышко пыли – в хижине Вицеля, мешочек серебра – в славном городе Генте. Тысячи мелких обломков беспорядочно валялись где-то на просторах времен и пространств.

Оказалось, что не так-то просто покинуть братьев. Это было самое сложное решение из когда-либо принятых Псом. Войти в трактир легко, а вот попробуй оттуда выбраться, особенно если карманы полны монет. Но в том, что решение верно, он ни на секунду не сомневался, просто не представлял, что оно дастся так болезненно. Любая потеря означает боль, причем боль душевная гораздо сильнее боли телесной. Путь избран, сворачивать поздно, и как бы плохо ни было, останавливаться нельзя. Остановка подразумевает поражение, а проигрывать Гектор уж точно не собирался.

На улице Бергштрассе бывший полубрат вдруг остановился как вкопанный меж гильдией рыбного промысла и прядильней Унтерса. Причиной послужила одна застенчивая девичья улыбка, посланная в его адрес молоденькой, прячущей глаза девчушкой в сером фартуке, которая несла на плече несколько заячьих шкур. Вот в чем дело! Настроение – раб твоего разума, когда думаешь о плохом, тебе, действительно, становится плохо. Значит, прогони все дурные мысли, и делов-то. Не надо ничего выдумывать, все очень просто.

– Приветствую вас, дорогие мои домочадцы, – с широкой улыбкой на лице Гектор зашел на кухню и размашисто хлопнул Бальтазара по плечу. – Сегодня у нас будет праздничный ужин! Отец, гони всех забулдыг вон и накрывай стол прямо в зале.

– Что это с тобой? – подозрительно покосившись на давнего друга, владелец трактира помахал у того рукой перед глазами. – Голову, что ли, напекло? Так вроде не лето. Или тебе, может, выходное пособие дали? А-а, нет! Прочат в магистры тевтонов, угадал?

– Да что ты заладил. Я понял одну вещь. Вот ты когда последний раз улыбался? Когда обвалилась крыша в «Пятом колесе»? Знаешь, я уже сто лет не едал твоих роскошных ворон. Сегодня мы ждем Гуннара, Тронда, Михаэля и Йоганна. Жаль, Анны не будет, ну да ладно, нам больше достанется. А то начнет опять: «жирное нельзя, уберите молоко»…

– Тебя что, в крепости отдубасили? По головушке досталось?

– Не нуди, перестань, Бальтазар, – такого прилива сил и бодрости Пес не ощущал с той поры, как однажды окунулся в прорубь. – Ты же знаешь, как я тебя люблю. Матиас, поди сюда!

– Да, господин Гектор, – мальчишка осторожно подступил к хозяину.

– Ты сегодня на кухне за старшего. Распорядись, чтобы к восьми часам накрыли в общей зале. А сейчас объяви посетителям, что к нам жалует князь Новгородский и с ним пятьдесят человек сопровождения. Пусть убираются.

– Сию минуту, господин, – бегло глянув на Бальтазара, Матиас удалился.

– Знаешь, что я осознал, друг?

– Понятия не имею, – Бальтазар шмыгнул носом. – Второе пришествие? Конец света? Ростовщики раздают свое добро задаром?

– Когда думаешь только о хорошем, становится легче жить, – указательный палец прусса назидательно поднялся. – Добро есть и в тишине, и в смешном котенке, понимаешь? Нужно просто научиться его собирать и раздавать дальше. Вот о чем говорил Гуннар.

– Однажды тебе уже было хорошо. – Гектор уже вышел, когда толстяк задумчиво поскреб щеку. – И чем это закончилось, мы прекрасно помним…

Бойкие кухонные служки, насвистывая задорные сельские песенки про пастушка Ганса, заученными движениями отодвигали столы в стороны. Центр помещения должен был занять комплект мебели, являвшийся гордостью всего Закхайма, а быть может, и Кёнигсберга. Изготовленный из персидского ореха на заре второго тысячелетия, стол имел настолько завораживающую резьбу, что диву давались многие императорские лица, имевшие удовольствие вкушать пищу за этим арабским шедевром.

По слухам, сперва он принадлежал одному из халифов, потом из Святой земли его вывез Фридрих Второй [152], затем комплект всплыл на парижском аукционе и после попал в Бессарабию, дальше больше – оттуда его вез в подарок жене герцог Люксембургский. Попробовав местных ворон в Альтштадте, могущественная особа щедрым жестом оставила мебель хозяину той харчевни.

А вот простак ван дер Бьюк проиграл поистине царский подарок Бальтазару в «64 картинки» [153]. С тех пор добродушный толстяк всегда менялся в лице, если речь заходила о восьми стульях из комплекта, чьи спинки украшали изображения гурий [154], птицы Рух, джиннов и прочих заморских мифических существ, и обещал лично откусить оба уха тому, кто хотя бы прикоснется без спроса к его выигрышу.

– Дорогие мои друзья, – к девяти часам собрались все приглашенные, и Пес встал с кружкой пива в руке, – поправьте меня, если ошибаюсь – не я один уловил веяние перемен. Каждый из нас, без преувеличения, стал другим человеком под воздействием определенных обстоятельств, имевших место…

– Я бы не делал таких громких заявлений, – легкая улыбка едва тронула тонкие губы Михаэля. – К примеру, я не оставил сан и не перешел в кузнецы или мясники.

– Сегодня мы будем говорить только начистоту, – Гектор серьезно оглядел всех присутствующих. – Тогда в казармах я видел, как пошатнулась твоя вера, Михаэль. На несколько мгновений ты усомнился в чудодейственной силе святых.

– Вздор, – с противоположного конца стола зазвучал воинственный баритон Йоганна. – Святой отец сохранил мою жизнь как раз мощью молитв и веры. Это мой рассудок ненадолго помутился, и мне показалось, будто дьявол выбрался из преисподней.

– Гектор прав. – Десяток глаз моментально устремился на лысого Гуннара в белом балахоне. – Здесь все свои, поэтому я могу открыться. Бог говорил со мной…

– При всем уважении, Гуннар, – отложив краюху ржаного хлеба, Михаэль покачал головой, – Святой Господь не всегда разговаривает даже с Его Первосвященством. А что же касается рядовой паствы…