Андрей Демидов - Тайны Звенящих холмов

– Эти уж мне варяги! Особенно тот, с рыжей бородой. – Вирник указал на Эйнара. – Сначала поклялся своим Одином, что без боя не пойдёт в плен, а потом тем же Одином, что будет вести себя смирно, как козочка на привязи. Клятвами они кидаются, эти варяги, без разбора. Удивляюсь, как ещё им может сопутствовать удача. Говорят, они избы строят из стоячих бревен, а не из лежачих, как мы. Чудно. Это ж каждое бревно нужно закопать, подогнать!

– Строят. Верно. – Рагдай оставил в покое ворону и крикнул: – Искусеви, когда ж твоя рыба поспеет? Давай угощай.

Тем временем окончательно стемнело.

Костерок выхватывал стволы ближайших деревьев, неподвижные фигуры Вары и Авди, сидящих на краю освещённого круга, бугорки присыпанных листвой валунов, крупы стреноженных лошадей с неподвижно висящими хвостами.

– Нет, нет! Если ты такой храбрый, сходи к Каменному холму, обойди его и вернись, – разгорячённо говорил один из бурундеев язвительно ухмыльнувшемуся Вишене. – Ну что?

– И схожу. На спор, – отвечал тот. – Но и ты иди. Я с одной стороны, ты с другой. Клянусь огнём Фрейра-заступника, всё, что ты рассказываешь, неправда. Давай, ставлю кольчугу. Вон ту, что на Вернике. Она моя.

– А я ставлю коня и гривну бели.

– Идёт. Рыбу доедим и идём. Я из твоего коня завтра жаркое сделаю.

– Ты что, Гая, – пытался остановить распалившегося бурундея его соратник. – Пусть мурмон один идёт, раз хочет показать храбрость. Но ты ведь ведаешь, что значит идти вокруг Каменного холма во тьме, не видя, куда ступаешь. Клянусь милостями Даждьбога, это всё равно что плясать на плывучей трясине!

– Я знаю, что я делаю, Кудин. Я проучу дерзкого варяга. Пусть сгинет, – убеждённо прошептал Гая. – Только Швибе ни слова.

Гая махнул рукой Вишене, и они прошли за спинами вяло беседующих Рагдая и Швибы, перебрались через спящих вповалку бурундеев, положивших под головы сёдла, сделали предостерегающие знаки бдящим Авде и Варе, чтоб не поднимали шума, и растворились во тьме Урочища.

– Всё, конец твоему соратнику, – без особой радости сказал Кудин настороженному Эйнару, но варяг только пожал плечами в ответ.

– Вишена! – позвал из шалаша сонный голос Верника. – Вишена, чудин говорит, что у кельтских женщин груди отвисают до пояса и они могут кормить ребенка десяток лет. Ты ходил на кельтов, скажи, так это?

После долгой паузы из шалаша выполз Верник и начал вглядываться в спящих снаружи:

– Эй, Вишена, ты где?

– Молчи. Он ушёл, – сказал Кудин, опасливо глядя на насторожившегося Швибу.

– Куда ушёл? – Верник вытаращился на Кудина и Эйнара. – Совсем?

– Где второй варяг? Где Гая, разрази меня гром! – вдруг заревел Швиба, он вскочил со своего места и принялся пинками будить своих воинов. – Проспали, кособрюхие! А вы, Вара, куда смотрели? Быть вам по возвращении не дружинниками, а конюхами!

– Он ушёл с одним бурундеем вокруг Каменного холма. На спор, – сказал Эйнар, поднявшись. – Он скоро вернутся.

– Он не вернётся, – донеслось из темноты, и в освещённый круг выступил змеино улыбающийся Гая, и стало ясно, что он никуда не уходил. – Оттуда не возвращаются.

– Клянусь Одином, это подлость, заслуживающая наказания, – задохнувшись, прорычал Эйнар и бросился в темноту, мимо отпрянувшего бурундея, но Рагдай, сделав несколько длинных, мягких прыжков, ухватил его за край плаща.

Треснула льняная ткань, Эйнар запрокинулся, как лось, ухваченный удавкой, и оба тяжело рухнули на землю.

Кудесник ловко перекатил варяга на живот и придавил между лопаток коленом:

– Не смей идти следом. Две смерти хуже, чем одна, клянусь всеми богами. Помочь ему теперь не в твоих силах!

В темноте со стороны Каменного холма послышались глухие удары, словно ладья билась о брёвна причала. Что-то лопнуло, как рассохшаяся долблёная бочка, раздалось яростное «О боги!», и всё стихло.

Бурундеи суеверно зашептали свои заговоры, Швиба скрипел зубами на весь лес, а Эйнар бессильно грёб под себя листву и землю растопыренными пальцами, придавленный Рагдаем:

– Он мне был как брат. Мы смешали кровь из наших жил над требищем Одина и дали клятву вечной верности. Я отомщу за это убийство, клянусь Фрейром, Торином и Ирмином. Это был не спор, это было убийство!

– Свяжите его, – сказал Рагдай, чувствуя, что варяг начинает ускользать. – Не думал я, что люди князя Водополка Тёмного могут посылать несведущих на гибель ради тщеславия.

– Замолчи, чужеземец, не тебе судить людей князя, – зло ответил Швиба и, подойдя к ухмыляющемуся Гае, что было мочи двинул ему кулаком по уху, отчего бурундей рухнул как подкошенный, а его шлем, далеко отлетев в сторону, печально звякнул, ударившись о ствол дерева: – Собака! Этот варяг должен был предстать перед судом князя, если он враг, или получить кров и почести, если он друг. Почему ты решаешь, кому умереть, Гая, сын раба? Ты что, теперь вирник и Водополка? Швиба уже никто?

Вирник некоторое время, сосредоточенно пыхтя, топтал скрючившегося воина. Немного успокоившись, вернулся к костру, куда подтащили скрученного по рукам и ногам Эйнара.

Время тянулось медленно, словно вовсе не шло.

Казалось, минула вечность, а рассвет даже не заявлял о себе.

Три раза костерок поедал брошенный в него хворост, три раза сменялась сторожа бурундеев, прежде чем Швиба сказал дремлющему Рагдаю:

– Ну, всё. Утром я вас всех вздёрну на осинах над водами Упряди.

– Нет. Ты этого не сделаешь, – не открывая глаз, ответил кудесник.

– Почему? – Швиба неприятно рассмеялся. – Сделаю.

– Три. Три ночи нужно тут быть. Таков обычай Урочища Стуга. И ты, вирник, это ведаешь. Прекрати свои бессильные дознания. Утомил. – Рагдай щёлкнул в воздухе пальцами. – Жаль Вишену. Недоглядел я, не учуял. Перестань, вирник, думать, как я буду болтаться вниз головой, а вороны будут выклёвывать мне глаза. Твои чёрные думы не дают мне спокойно уснуть, нагоняют гадкие сны.

Швиба пробормотал что-то бессвязное, но перечить не стал, а поднялся и начал бродить по стоянке, разминая затёкшие ноги.

– Ну что, бурундей вернулся? Нет? Где он? А-а, спишь. Ну, по крайней мере, я не проиграл кольчугу, клянусь бородой Одина! – разнёсся над прогалиной громкий голос.

Вишена стоял перед костром, в изодранной кожаной рубахе, словно специально порезанной на узкие ремни, босой, закопчённый, всклоченный, очумелый:

– Эй, чего вы на меня так уставились, как на ожившего покойника?

– Это ты, Вишена? – неуверенно приблизился к варягу Верник. – Клянусь Даждьбогом, он жив!

– Жив, жив… – пронеслось эхо из-под стволов леса.

Бурундеи, сгрудившись вокруг Швибы, зашептались и вытолкнули вперёд растерянного Гаю, и тот сунул в руки Вишены небольшой серебряный слиток: