Кристофер Руоккио - Ревущая Тьма [litres]

Но и доверять ему тоже больше не мог.

И простить не мог.

Он был мне другом, но его дружба не стоила тех жизней, которые он подверг опасности своей трусостью. Паллино и Сиран, Отавия и Бастьен Дюран, Айлекс, Бандит, Элара и все остальные. И Валка. В первую очередь Валка. Он даже собственную жизнь поставил на кон – все для того, чтобы спастись от инквизиции. Я осматривал его лицо, высокие скулы, светлые глаза, аккуратно причесанные рыжие волосы, решительную ярость и застывшие в глазах слезы. Я не мог возненавидеть того, кто был мне другом долгие годы.

Но и смотреть на него без боли не мог.

– Ты должен уйти, – сказал я, закрыв глаза.

– Уйти? – переспросил Хлыст. Его голос надломился со звуком, похожим на ошеломленный смешок. – Куда, Адриан?

– Меня не волнует, – выдохнул я. Последнее слово задрожало, как оконная рама в бурю. – Иди к Бассандеру, если он так много для тебя значит. Отправляйся домой, в Дану. Или к хозяину Сету.

Тут я прикусил язык, понимая, что буду потом винить себя за эту обиду. Но как это часто бывает, когда наши собственные слова ранят нас, стыд уязвил мою гордость, и я сделал только хуже.

– Катись к черту! – сказал я и, не открывая глаза, развернулся. Даже сквозь веки я чувствовал взгляд Паллино. Сиран. Элары. Айлекс.

Хлыст тронул меня за плечо:

– Адр…

– Зачем ты пришел? – Я склонил голову. – Зачем вернулся на этот корабль после всего, что натворил? За осуждением? За справедливостью?

Мой друг мне не ответил.

– Убери руку, Вильгельм, – сказал я голосом, натянутым, как тетива.

Пальцы сжались на моем плече. Я назвал его настоящим именем. Прозвище оказалось как будто стерто, а с ним и наша близость.

– Я сказал… уходи.

– Прошу тебя… – произнес Хлыст, и я почувствовал, что его слезы наконец потекли ручьем. – Адр, я испугался. Испугался, что ты погиб и что Бассандер убьет всех нас, когда поймает. Я не хотел умирать! Скажи, что ты не всерьез! Не прогоняй меня!

– Я не хотел до этого доводить, – сказал я, резко выдохнув через нос и откинув голову. – Но я больше тебе не доверяю. После такого – не смогу доверять.

«Горе опустошает, – подумал я. – Горе – глубокая вода».

Горе. Я чувствовал себя так, будто Хлыст не предал меня, а умер. Был навсегда потерян для меня в глубинах необъятных, как звездный океан, в котором мы плыли. Этот океан поистине бескрайний, в нем можно разойтись так далеко, что свет одного из нас уже не сможет достичь другого, пока не выйдет все время и звезды не потухнут, как свечи, оставив Вселенную темной и холодной.

– Я хотел помочь. Хотел тебя спасти! Всех спасти! – воскликнул Хлыст в пустоту.

– Ты хотел спасти себя! – рявкнул я, стряхнув его руку с плеча и отойдя. Я по-прежнему не поворачивался. – Думаешь, я дурак? Думаешь, я не осознаю, чем мы рискуем? Чем я уже рисковал? Хлыст, в тюрьме сидел я! Мы с Валкой! Если бы ты знал, что мы там видели… что встретили! Если бы ты знал хотя бы половину того, что знаю я… ты бы побежал к Бассандеру еще быстрее. Ты рассуждаешь о демонах – а я их встречал! У Кхарна живет кое-что похуже сьельсинов, а ты… – Я прервался и покачал головой. – Мне тоже очень жаль, что Гхен погиб, но все, кто пошел за мной, все, кто сейчас здесь, прекрасно сознавали, на что идут, ясно тебе? Они знали.

– Так точно! – откликнулся Паллино. – Знали.

Я поднял голову, увидел Паллино и трех женщин. Теперь они смотрели не на меня, а на Хлыста. Не знаю почему, но это успокоило меня в самый ключевой момент. Я чувствовал затылком взгляд Хлыста.

– Адр, я лишь хотел все исправить. Думал, нам конец. Мы в ловушке. Думал, Лин нас выручит!

– Ты думал, что Лин погладит тебя по голове за то, что ты укажешь ему путь на Воргоссос. Хлыст, мы теперь не на корабле. Мы в тюрьме. Понимаешь? Бассандер Лин будет держать нас здесь, пока не решит, что с нами делать. Пока Райне Смайт не решит, что с нами делать. Он сказал, что вышвырнул бы меня из шлюза, если бы мог сам принимать решения!

Тишина. Гробовая тишина. Спустя секунду я повернулся и увидел Хлыста – руки по швам, лицо понурое. Он казался таким крошечным, каким был я сам в тени статуи Сида Артура в монастыре Награммы.

– Прости. Я не знал, – пролепетал он.

– Извинений недостаточно. Я тоже о многом сожалею, но сожаление не вернет Гхена и тех ребят, которых я убил на «Бальмунге». Насколько ты будешь жалеть, если всех нас казнят только потому, что ты не сдержался?

Хлыст открыл рот:

– Я… – Слова изменили ему, и он опустил голову.

С отвращением развернувшись, я махнул рукой:

– Проваливай. С этого. Корабля. Иди куда хочешь, но здесь я тебя видеть больше не хочу.

– Я…

– Убирайся с корабля, Вильгельм! – проревел я, сжимая кулаки.

Я не стал оборачиваться и смотреть, как он покидает зал. Я видел это в глазах товарищей и, наблюдая за ними, зажмурился. Это было тяжело.

Я молча стоял в окружении шестерых конвоиров, приставленных ко мне Бассандером, и наблюдал, как в доке приземляется имперский шаттл. Я соблюдал тишину, как было приказано, и смотрел строго вперед, опустив по швам раскованные руки. Суденышко напоминало бронированного жука, толстого, покрытого адамантовыми пластинами цвета космоса. Два широких крыла втянулись и сложились вдоль бортов. В воздух вырвались облачка белого пара. Я покосился на Бассандера, стоявшего, как каменная статуя, в компании лейтенанта Гринло среди своей охраны.

Кхарн Сагара не показывался, но я чувствовал, что он рядом, знал, что он наблюдает невидимыми глазами и через древние мониторы, закрепленные высоко на стенах ангара. Экраны светились серым, несфокусированные, но всевидящие, как глаза слепых стариков. Меня едва не пробрала дрожь, когда с шаттла спустился условный трап и на ступенях появился корницен при полном параде: в шлеме с открытым забралом и красным гребнем, с рогом-корну в руке. Слава Земле, он не стал в него дуть. Он отошел в сторону, уступая дорогу двум рядам стражей. Те, как и корницен, были в полном обмундировании. Предполагалось, что они выступят перед Кхарном, как ранее в тронном зале сделал Бассандер. Но Кхарн не пришел, и они, должно быть, чувствовали себя как актеры, гордо вышедшие на сцену и увидевшие перед собой пустой зал.

Ощущение разочарования лишь усилилось с появлением самой рыцаря-трибуна. Дама Райне Смайт, сопровождаемая старшим офицером сэром Вильгельмом Кроссфлейном, являла собой совершенно невпечатляющее зрелище. Низкорослая, широкоплечая, с простым лицом, она была наглядной иллюстрацией всех плебейских черт, лишь подчеркнутых хирургическими вмешательствами, вознесшими ее над плебеями. Рядом со своим подчиненным-патрицием она казалась старой статуей женщины. Волосы цвета слабого чая были просто, коротко подстрижены, брови разнились, нос был плоским, лицо – совершенно заурядным. Лет ей было еще не много, но она опиралась на трость. Я задумался, было ли это следствием какой-то новой травмы, полученной с тех пор, как мы расстались на Эмеше, или неким показным жестом, призванным привлечь дополнительное внимание к ее низкому происхождению. Подозреваю, что из-за этого многие высокорожденные люди с лучшей родословной недооценивали железную леди.