Кристофер Руоккио - Ревущая Тьма [litres]

– Знаете, в чем проблема поводка? – ответил я, подпирая голову рукой. – Вам обязательно нужно держаться за другой конец.

– То есть это ловушка? – спокойно кивнула Отавия.

– Даже не сомневайтесь. Мне совершенно не нравится такой поворот. Сагара тот еще подонок, а теперь и Лин примешался.

Капитан опустила голову на ладони:

– С Бассандером Лином я справлюсь, но это… вы видели, какого размера его корабль?

Я отвернулся, вновь почувствовав спиной внимательный взгляд. Кхарн Сагара, вне всякого сомнения, наблюдал. Если не прямо по внутренней сети «Мистраля», то с помощью своих камер.

– Он больше «Загадки», – ответил я, едва не вздрогнув. – Гораздо больше.

– Валка сказала, что у Сагары целая армия СОПов.

– Да, легионы, – ответил я. – Не знаю, сколько точно. Еще я встречал одного Возвышенного, но могут быть и другие. Земле и императору ведомо, сколько их у него на корабле.

Наверняка больше, чем я мог представить.

Собираясь с мыслями, я взглянул на потолок, на серый металл и бледные лампы и спросил:

– Если мы выпутаемся из этой передряги… ваше предложение останется в силе?

– Мое?.. – Отавия запнулась, не сразу вспомнив.

Я прекратил глазеть на потолок:

– Отправиться с вами и возродить Красный отряд.

Капитан чуть не расхохоталась.

– Думаете, они вас отпустят? – спросила она, откинувшись и сложив мускулистые руки. – Бассандер, Смайт и этот, как его, Хауптманн?

– Надеюсь, – ответил я, несмотря на всю безысходность моего положения.

– Не думаю, что мы выпутаемся. – Веселость Отавии как рукой сняло, и говорила она с мрачной серьезностью. – Будь на то воля Лина, он бы отправил в металлолом наш корабль вместе с экипажем. Вы – нобильский сынок. Я – пират. Сейчас мы под защитой вашей крови. И того, что вы там наговорили Смайт.

Мне нечего было на это ответить.

– Хлысту стоило держать язык за зубами, – сказал я. – Как ему удалось отправить сообщение?

– Честно? Не знаю, – пожала плечами капитан. – Мы не следили за телеграфом. Неделю не могли ничего отправить и бросили эту затею. Наверное, он пробрался, пока никто не видел. А как отправил сообщение – понятия не имею.

– Думаю, тут кхарновский деймон постарался, – повторил я предположение, сделанное в разговоре с Бассандером.

– А ему что с этого?

Я пожал плечами и вкратце изложил те же мысли, что и Бассандеру. Я встал и прошлепал босиком к заваленному одеждой брошенному проектору. Осторожно, чтобы голограммы не привлекли внимания, я завернул устройство в тунику, отключил его и положил в ящик.

– Все это чересчур, – сказала наконец Отавия, следя с табуретки за моими манипуляциями в тесной каюте. – Империя, экстрасоларианцы, сьельсины… эта машина…

Ей даже половины всего не было известно. За ее спиной я видел тьму своего видения, орду марширующих по планетам сьельсинов. Видел терзаемую ими женщину, имя которой – Человек, в сияющих, как само солнце, одеждах, и слышал плач ребенка, чей час настал.

– Что-что? – встрепенулся я.

– Говорю, мы даже своих людей обуздать не можем, – терпеливо, с каменным лицом повторила Отавия.

– А где, собственно, Хлыст? – спросил я; мне в голову вдруг пришла неприятная мысль. – Вы не посадили его под арест?

– Мы даже не знали, что он натворил, пока не открылся шлюз и на борту не оказался лейтенант Лин с тремя декадами бравых имперцев, – сказала она и прикрыла лицо, как будто пряча эмоции. Злость? Стыд? – Они забрали Вильгельма «для его же безопасности», но он сам захотел вернуться. Уму непостижимо!

Я мог в это поверить. Я видел перед собой Хлыста, моего друга, понуро склонившимся снаружи шлюза, с видом приговоренного к расстрелу, ожидающего, пока ему откроют, так же четко, как вижу сейчас перед собой бюст оригинального Гибсона.

«Он хочет, чтобы я его убил», – подумал я.

– Хлыст понимает, что я его не прощу. Если бы мы вернулись в Империю с подписанным соглашением о мире, инквизиция могла бы закрыть на все глаза, но теперь… – Я сжал кулаки. – Если хоть кого-нибудь казнят… я его не прощу. – Я не простил бы его, даже если бы все мы остались живы. – Лин сказал, он умолял сохранить ему жизнь.

Хлыст предпочел спасти свою шкуру, чем остаться верным команде – товарищам и мне. Как я мог теперь ему доверять?

Стиснув зубы, я спросил:

– Где он сейчас?

– В своей каюте, – мрачно ответила Отавия. – Я не сказала ему, что вы здесь.

– Хорошо. Не хочу его видеть. Все наши на борту? Бассандер не держит никого для допросов?

Отавия вдруг встала и отвернулась вполоборота:

– Нет-нет, все здесь. Все пленники вместе. Однако я ожидала, что он посадит нас всех под замок.

– Приказ Райне.

– Тогда хорошо, – произнесла Корво. – Значит, рыцарь-трибун все еще на вашей стороне. – Она резко нагнулась, и я увидел ее пристальный взгляд. – Корабль у нас маленький.

Я прекрасно понял ее намек.

– Что мне делать? – спросил я абсолютно искренне.

Я не знал, как поступить с Хлыстом.

Предательство – худший из всех грехов.

Мне стоило разъяриться, но мной правил дух еще более темный. Грусть?

Сожаление.

Было непривычно. В детстве я высмеивал Криспина за излишние эмоции, за приступы гнева, но теперь мне кажется, что гнев у нас был врожденный. Такая же отличительная черта рода Марло, как черные волосы, лиловые глаза и кривые улыбки. Такая же часть каждого из нас, как неистовый красный дьявол на черном фоне, как наш уран и погребальные маски под Куполом изящной резьбы. Я понимал, что должен злиться. Поступок Хлыста, может, и приблизил меня к той встрече, к которой я так отчаянно стремился, но какой ценой? Возможно, за это пришлось бы заплатить собственной жизнью и жизнями всех моих спутников. У Империи были длинные и настойчивые руки, сильные и безжалостные. Но я не мог злиться. Вся злость во мне иссякла.

Но прощения во мне тоже не было.

– Что мне делать? – повторил я, усаживаясь на кровать и подобрав колени.

– Главное, не делайте ничего, о чем потом будете жалеть, – ответила капитан.

– Не сделаю, – сказал я, снова подняв глаза к потолку. – Если бы только он не стал делать того, о чем жалеть придется мне.

Корво молчала. Не знаю, что она прочла по моему тону, но ее суровое лицо осталось непроницаемым, как окна крестьянского дома в лютую зиму. Поджатые губы побледнели.

– Отавия, я не причиню ему вреда, – пообещал я и обхватил голову ладонями.

Повисла тишина.

Наконец я тяжело вздохнул и выдавил из себя:

– Я понимаю, что он поступил так от безысходности. От страха. Но он всех нас подверг опасности. Теперь всем грозит смерть. Этого я не потерплю.

– И что вы намерены делать?

– Не знаю, – ответил я честно. – Отавия, я чувствую, что ветер меняется.