Кристофер Руоккио - Ревущая Тьма [litres]

Доктор потрогала пальцами имплантаты. Ее ответ был поверхностным, словно она меня не услышала:

– Архитектура имплантатов мне не знакома, но я уверена, что сознанию требуется время, чтобы установиться на новое устройство. Систематизировать данные. Полагаю, что Сагара переносит свое сознание из старого тела на имплантаты в новом с помощью процессора и внедряет его в новую мозговую ткань. Побочным эффектом смены тела могут быть некоторые различия в характере и поведении. – Валка закусила губу, ее глаза заблестели от неземного удовольствия. – Потрясающе.

– Какие различия? – спросил я.

– Ну, возьмем хотя бы вот эту, – сказала она, говоря о Сузухе как о лабораторном образце. – Другой пол. Другой гормональный баланс. Это может повлиять на мышление Сагары. Думаю, он намеренно выращивает разные тела. Для новых ощущений.

Я невольно вспомнил базар на станции «Март», где воспоминания и личности продавались, как лук или чеснок; где можно было переделать тела, изменить пол и интеллект по низкой конкурентной цене. Вся эта свобода, весь этот хаос. Как в них не захлебнуться?

«Единственным, что Тесей не мог заменить, был сам Тесей».

Кхарну Сагаре до Тесея было далеко, но он смог и это.

То, что пробудится в Рене и Сузухе, станет звать себя Кхарном Сагарой, но уже не будет тем молчаливым королем, которого застрелил Бассандер, как и я не буду своими детьми. Это будут новые существа с тем же именем, с той же памятью, возможно, с тем же личностным ядром, но расти они будут иначе, и, когда в свою очередь состарятся на троне, напичканные механизмами, они еще сильнее отдалятся от того, кем были, потерянные в водоворотах своей раздутой человечности.

– Должно быть, в его теле была резервная копия сознания, параллельный передатчик, копирующий его разум в настоящем времени… – продолжала Валка. – Не в голове, иначе выстрел Бассандера и его вывел бы из строя.

– Но почему сразу двое? – спросил Варро. – Зачем ему переселяться в обоих?

– Чтобы удвоить шансы на выживание? – предположил я. – А может, с мальчиком что-то пошло не так, когда Бассандер в него выстрелил?

Схоласт хотел ответить, но в этот момент, словно по подсказке какого-то невидимого хорега, зашевелился наш третий пленник.

– Eka?.. – прошептало Нобута. – Eka ti-perem gi ne?

– Ты на нашем корабле, – ответил я, подгибая ноги под себя и усаживаясь поудобнее, чтобы выглядеть как можно менее угрожающе.

Перейдя на галстани, я сказал Варро:

– Этих двоих нужно как можно скорее отнести в медику.

Схоласт согласился и принялся звать врача.

– Aba… – Язык Нобуты заплетался. – Abassa…

– Rakayu abassa ba-okarin ti-saem gi, – ответил я, наклоняясь.

«Твоего отца здесь нет».

Или матери? Я уже сам толком не знал.

Ребенок-сьельсин был связан по рукам и ногам. Это казалось мне возмутительным, но разумным. Даже юный сьельсин был крупнее любого человека. Я потер глаза. Лейтенант Картье с Тором Варро занимались переноской Рена и Сузухи, а оставшиеся солдаты беспокойно толпились, прислушиваясь к громовым раскатам снаружи корабля.

– Что вы со мной сделаете? – спросило Нобута.

Я попробовал одарить его успокаивающей улыбкой, но не смог. Улыбка вышла болезненной, натянутой. Ответа у меня не было, лишь пространные, несформированные предположения. Корабль сотрясся от нового взрыва, и я услышал как будто издалека голос лейтенанта.

– Коммандер, – сказала она в терминал, – нужно перебросить сюда третью и четвертую центурии. Не нравится мне, что творится снаружи.

– Лейтенант, внутренняя связь работает нормально? – спросил я, когда она договорила.

Я поднялся, оставив Валку с Нобутой, и поспешил за ней.

– Без единого перебоя, милорд. Но материал, из которого изготовлен этот огромный корабль, не пропускает сигнал дальше.

– Но мы можем передать сигнал наружу?

– Ну… нет. – Картье заморгала, подбирая вежливый для плебея способ сказать палатину, что тот дурак. – Как я и говорила, милорд, мы не можем связаться с «Мистралем» или флотилией.

В точности зная, какими эпитетами она мысленно меня награждает, я ехидно улыбнулся.

– Я вас понял. Я спрашиваю, можем ли мы передать сигнал наружу, – сказал я, сложив ладони так, словно держал между ними маленькую коробочку. – Бледным.

– А! – расцвела лейтенант. – Для этого подойдет система всеобщего оповещения.

В проекционной будке хватило места для меня, Валки и двух легионеров, державших Нобуту. Я помню ее в малейших деталях. Округлые стены, обитые черным поролоном, блестящие приборы для звукозаписи под потолком, настенный проектор, отображавший в окошке наружный пейзаж. Запах спертого от постоянного присутствия людей воздуха. Гнетущая тишина. Каждый звук мгновенно затихал, навсегда покидая этот мир. И самое главное – темнота. Здесь было так темно, что пленный сьельсин перестал щуриться.

Так темно, что голографическое отображение вида снаружи казалось осязаемым, материальным, как будто ангар перенесли внутрь «Скьявоны». Иллюзия была почти идеальной, такой, что мой разум поддался ей и сам дорисовал пламя и наполнил воздух запахом горелой плоти. Меня до сих пор тошнит от одной мысли о том, что мне не понадобилось дополнительных усилий, чтобы вообразить этот запах.

– Raka Aeta Aranata ti-perem gi ne? – спросил я, ступив в очерченный круг для голографического захвата.

Мое неожиданное появление из ниоткуда поразило сьельсинов подобно удару молнии, и все они разом подскочили. Меня это воодушевило.

Мой голос гремел и эхом отражался от стен огромного ангара:

– Где князь Араната?

Ксенобиты прекратили возню и отступили, чтобы четко меня видеть. Одни держали в руках мечи, другие с рыком потянулись к нахуте, третьи собрались у наших павших солдат и принялись оттаскивать их к взорванной скульптуре у входа.

– Где Араната? – повторил я.

Ответом мне было массовое шипение.

«Змеи в саду», – подумал я, хотя конфликт лишь начался в саду. Я еще не знал, что там он и закончится.

– Здесь, yukajji!

Действительно, это был он. Она. Оно. Князь Араната Отиоло появился среди расступившихся солдат. Выше. Мрачнее. Могучее и ужаснее остальных он был, увенчанный рогатой короной в серебре, и его подданные в страхе расступались перед ним, как свет рассеивался перед великой звездой.

– Belnna uvattaya ba-kousun ti-koarin!

«Верните мне моего ребенка!»

– Верните нам наших мертвых! – парировал я.

– Abassa-do! – закричало позади меня Нобута; микрофоны поймали его голос.

– Нобута! – Араната сделал полшага вперед, как будто собираясь прыгнуть в голограмму, чтобы спасти своего отпрыска.

Я почувствовал укол жалости, распознал в нем родительское чувство – одну из редких вещей, которая была общей у двух наших народов. Кровавая эволюция вложила в нас главный инстинкт – выживать. Плодоносить и размножаться. Несмотря на различия в нашем поведении, чувствах, морали и убеждениях, в этом мы, продукты К-отбора [47] К-отбор – согласно экологической теории, разработанной Робертом Макартуром и Эдвардом Уилсоном, одна из двух (наряду с r-отбором) стратегий размножений живых организмов. Характерными чертами K-стратегии являются большие размеры организма, относительно долгий промежуток жизни и малое потомство, на воспитание которого отводится значительная часть времени. Типичные представители – слоны, киты, обезьяны и человек. В то же время r-стратегии свойственны высокая плодовитость, небольшие размеры, относительно короткое время жизни поколения и способность быстрого и широкого распространения. Типичные представители – насекомые, грызуны, головоногие. , были едины: дети – наше богатство. Потому что мы должны существовать.