Ярослав Гжендович - В сердце тьмы

— Perkele kallio! — процедил. — Jebal tebe pas! Пойдем, Цифраль!

Грянуло, будто выстрелила мортира. Фундамент камня рассыпался тучей острых обломков, булыжник кувыркнулся и упал с визгом раздираемого воздуха. Едва он успел с оглушительным шумом грохнуться в склон, упал и каменный шпиль. Развалился на несколько частей и медленно, как взорванный дом, осунулся, подняв клубы пыли.

А потом склон ожил. С ужасающим грохотом лавина камней, скал и обломков покатилась вниз по узкой долине, давя все на своем пути, пока не дошла до леса. Кроны деревьев величественно склонились. Туча седой скальной пыли накрыла деревья, словно паводковая волна, несколько из них рухнули с треском.

Продолжалось все с минуту, потом установилась тишина, прерываемая лишь карканьем возмущенных птиц, клубящихся над окутанным пылевой тучей леском. Часть склона изменилась до неузнаваемости.

Драккайнен лежал на тропе в странной позе, свесив ноги со склона и судорожно вцепившись в куст, седой от пыли. Подтянулся, снова взобрался на тропу. Потом сел, выплевывая песок. Его лоб был рассечен, плечо саднило, а из ладоней торчало несколько обломков камня, узких, словно иголки. Он вытянул их зубами и посмотрел на разрушенный край леса.

— Jebem ti duszu … — проворчал. — Надеюсь, никто не шел туда за грибами. Это что, типа от того броска?

Он собрал куда меньшую порцию кружащего вокруг бриллиантового тумана и метнул в другую скалу.

Ничего не произошло, лишь нимб вокруг Драккайнена слегка заволновался.

— Мне нужно потренироваться, — заявил Вуко. — Главное, на пустошах.

— И чему ты так радуешься? Что разрушил скалу?

— Нет. Это я сделал непроизвольно, к тому же непредвиденно. Это поражение, не успех. Действует как граната, а мне нужен пистолет. Нет, я радуюсь потому, что жив. Вошел в урочище — и до сих пор жив. Это, знаешь ли, вдохновляет.

Он спускался с горы широким шагом, а потом остановился и запел во все горло вибрирующим балканским голосом:

— Hej, doktore-e-e! Srdce mne bole-e! Na ljubavi nema lijeka, ne pomože apoteka, hej, hej, hej, doktore! Ja — hou !

Цифраль глядела на него отчасти огорошенно, отчасти — со страхом.

Дом Песенника стоял, как они его оставили. Вжатый в скалу, словно трухлявый гриб, окруженный кривыми столпами менгиров. Внизу гремел водопад, поднимая тучи водяной пыли.

— Привет, Бондсвиф! Я вернулся! — крикнул разведчик весело.

Ответила ему тишина, шум водопада и странное поскуливание.

Вуко вошел за каменные столпы слегка обеспокоенный и остановился.

— Глиффнак? — спросил неуверенно.

Йети сидел, свернувшись клубком под частоколом, раскачивался и, похоже, плакал. Слезы ручьем текли по плоской сморщенной морде, капали с ощеренных медвежьих клыков.

— Что с тобой, Грендель? — спросил Драккайнен, чуть менее жестко, чем обычно.

— Больно… — всхлипывало чудовище. Говорило невнятно, но понятно. — Хочу к папе…

— Jebem ti majku … — пробормотал Драккайнен, бледнея как стена.

Перед его глазами встало воспоминание о менгире из урочища. Менгире, с которого свисала цепь, заканчивающаяся кандалами. Прекрасное место, чтобы приковать там беременную женщину. Тем, кому нужен ее мутировавший в чудовище ребенок — чтобы охранял и рекламировал его умения.

А теперь несчастный обезьяночеловек страдал и тосковал по своему отцу. Бриллиантовый туман вокруг разведчика словно загустел и стал вращаться, как частицы вокруг атома.

— Бондсвиф! — рявкнул Вуко и двинулся к дому.

Двери отворились, едва он протянул руку, но он даже не заметил этого. Деревянный засов оглушительно треснул, кусочки его шрапнелью ударили в стену.

Бондсвиф вскочил со своего любимого места у очага, выпустив кувшин, и молниеносно потянулся к кривому костылю. Слишком поздно.

Драккайнен почувствовал мурашки по коже, словно окружающий его нимб стал ощутимым. В первый миг не обратил на это внимания. Силы урочища, магический туман и прочая ерунда выветрились из головы. Он собирался ухватить мага за глотку, ударить о стену, а может, просто пнуть. Потом посмотрим, что будет.

Несколько секунд по комнате металось торнадо. В воздухе летали битые осколки кувшинов, тряпки, куски меха и мебель, что поменьше. Стойка со странным, парадным доспехом опрокинулась навзничь, будто сомлев, копья рядком воткнулись в стены, полный кувшин пива взорвался, точно в него попала ракета — разбрызгивая содержимое по стенам.

Драккайнен, игнорируя все это, перепрыгнул стол, ухватил Бондсвифа за глотку, воткнув большой и указательный пальцы ему по обе стороны от кадыка — так, чтобы пережать сонную артерию.

— Ты оставлял ее в урочище?! — крикнул ему. — Хотел, чтобы родила тебе чудовище, pasi kurču ?! Где его родители, скотина?! Что ты с ними сделал, сука?!

Даже не понял, что орет по-хорватски.

Жестко придушенный Бондсвиф, естественно, не издавал ни звука, кроме тихого хрипа, безрезультатно царапая и судорожно дергая душащую его руку. Продолжалось это недолго — пока Драккайнен сжимал пальцы, цедя страшные финские ругательства, а в доме все летело кувырком, крутилось и переворачивалось, словно буйствовал здесь невидимый безумец. Собачьи, ореховые глаза Бондсвифа закатились, показывая узкую полоску белков, налитых кровью. Маг уже только царапал носками пол и дергался все слабее и конвульсивнее, когда Вуко пришел в себя и разжал хватку.

Бондсвиф рухнул лицом на стол, кашляя и хрипло втягивая воздух.

Драккайнен одним рывком сорвал с балки ремень, со все еще привязанной к нему подковой, и молниеносно завязал на его конце скользящую петлю.

Бондсвиф, сражаясь за каждый вдох, лежал на столе, одной рукой массируя передавленное горло, а второй отчаянно жестикулируя.

— Я ведь верно помню, что говорит закон? — спросил Драккайнен. — Сначала петля, затем три новых дротика. А потом… нет. Слишком много церемоний. Сделаем иначе. Мне нужен тренировочный мешок. Сейчас увидим, что можно сделать с силами урочища.

— Это не я… — прохрипел Бондсвиф. — Это Бондсвиф…

— Ах ты ж… — начал Вуко, поднимая руку.

Не сумел.

Глиффнак ворвался между ними словно кудлатый локомотив. Драккайнен отлетел, переворачивая стол, от удара в грудь. Из него вышибло дыхание, но он вскочил снова.

— Нет… — бормотал йети. — Нельзя… Не делай ничего папе… Нельзя папу…

— Это… твой отец? — беспомощно спросил разведчик.

Повеяло скальным, пещерным холодом. Дверь в глубине помещения вдруг открылась со скрипом, порыв ветра пригасил огонь в очаге и загрохотал подвешенными к стропилам тотемами.

— Время… — дохнул странный, доносящийся отовсюду голос, звучавший так, словно заговорила гора. Негромко, с эхом, пульсирующим под меловым потолком, с шумом подземного ручья, со скрипом трескающейся скалы. — Время нам… встретиться.