Ярослав Гжендович - В сердце тьмы

— Я должна прислуживать, а не сопровождать, — упрямо ответила она.

Я пожал плечами.

— Не хватит посуды, — отозвалась она через какое-то время.

— Есть пустая миска для каши, — отметил я. — В корзине есть еще одна ложка. Вино мы можем пить из одной чары.

— Да, конечно! Это было бы словно поцелуй. Что ты себе воображаешь?

— Я же говорил: сейчас война. А война жестока.

Становилось темно. На террасе чуть ниже друг за другом зажигались небольшие костерки, мигающие во тьме, как рассыпанные рубины.

Вода вздохнула, закатила глаза, но положила себе дурры и приправ в другую миску. Мы молчали.

— Что значит, что ты — Носитель Судьбы?

— Это значит, что мне придется пойти, куда мне прикажут, хотя я не вижу в том особого смысла. Потому что Ведающие полагали, что это может принести добро всем нам. И все. Но не спрашивай, что это значит на самом деле. Для меня — ничего. Якобы есть линии происшествий, которые соединяют людей, вещи и места.

— Это просто судьба, — ответила она. — У каждого своя судьба. Своя Дорога Вверх. Вот только все зависит от того, что ты выбираешь в данный момент жизни. Можно идти многими тропинками. Твоя судьба будет иной в зависимости от того, попытаешься ты меня сейчас поцеловать, прыгнешь в пропасть, выльешь себе соус на голову или спокойно доешь ужин. Но можешь выбрать не слишком многое. Потому что не сумеешь здесь ни утонуть, ни отсюда улететь. Поэтому у всякого много судеб. Ведающие, должно быть, проведали, что есть такая версия твоей судьбы, что повлияет на нас всех. Обычно Вверх несут свою собственную. Но ты — другой. Заметно, как ты тащишь на плечах тропу жизни тысяч кирененцев, хотя и не знаешь об этом. Именно потому ты — Носитель Судьбы.

— Мне от этого куда как легче, — проворчал я. — Прошу, зажги лампу.

Она высекла огонь, и вскоре малый огонек окрасил ее лицо золотым блеском. Большие продолговатые глаза, плоский нос и полные, красивой формы губы — казалось, чуть великоваты для такого небольшого лица. Недлинные темно-фиолетовые волосы, завязанные сзади в небольшой хвост, почти исчезли во тьме ночи.

— Было бы лучше, скажи Ведающие, чего они от меня хотят. Будь мне известно, что я должен сделать, — я бы просто сделал это. А так они указали мне некое направление — и все. И откуда мне знать, какой выбор верный? Ты сама сказала, что у всякого — вдоволь судеб. И как нам отправиться к тому, что хорошо для кирененцев? Как мне это узнать? Понимание, что от этого зависит будущее всех, мне совсем не помогает. Мне что, прыгнуть в пропасть? Или поцеловать тебя?

— Ну, тут так на так и выйдет, — рассмеялась она. — Уж лучше вылей себе хишмиш на голову. Что ты делал до переворота?

— Был придворным в императорском дворце, — ответил я уклончиво. — Это было так давно, что, кажется, прошли годы. А ты что делала?

Она надолго замолчала.

— У нас был красивый клановый дом среди озер и скал. Семья наша разводила лошадей. Вечерами я играла на синтаре, а всю жизнь провела в конюшне. Мы жили как в Киренене. Была у нас мебель, картины, старые песни и свитки. Всякий занимался своим ремеслом. Мой отец, мать, мои братья. Дядя был кузнецом, мать — ткачихой, отец — бондарем, один брат — рыбаком, а второй учил вольтижировке. В нашем стиле, не по-амитрайски. А какое ремесло знал ты?

— Резьбу. Но я не успел толком выучиться. Во дворце было немало другой работы.

— Знаю. Император был изменником. Жил как амитрай.

Я сцепил зубы. Не думал, что слова Воды настолько меня заденут. Перед глазами моими встал отец в клановой куртке, с ножом у бока, поющий нам сказки внутри совершенно кирененского павильона Облачных Палат. Отец в своей мастерской, в фартуке, делающий красивейшие, бьющие без промаха копья.

Я сосчитал удары сердца. Расслабил мышцы, но чувствовал, как у меня дрожат руки.

Отпил глоток вина.

— Император не был изменником, — сказал я чуть дрожащим голосом, хотя медленно и спокойно. — Если бы не его род, который ты называешь предательским, от кирененцев не осталось бы и следа. Никто бы не знал языка. Были бы мы тогда безымянными невольниками из низших каст или мясом для Подземной Матери!

Я замолчал, потому что понял, что кричу.

— Не говори так больше в моем присутствии, потому что я тебя убью, — начал я снова шепотом. — Особенно если ты считаешь себя воительницей и приняла военное агиру . Император правил всей страной. Всеми народами империи, а не только нами. Но когда он покидал дворец, то надевал куртку и вешал у пояса нож. На площади он выстроил кирененский двор. Там же стоял и его дом. С павильонами между скал и кустов, с видом на озеро. Император был кирененцем, и все, что он делал, делал в согласии с кодексами и обычаем. Даже в политике. Я никогда не знал лучшего человека. Мосу кандо! Я сказал!

— Я услышала, что ты сказал, — ответила она гневно, а потом установилась тишина.

Она молчала. Я тоже. Опорожнил чару и смотрел на огонек светильника.

Я успокоился. Мой гнев вспыхнул и погас, словно огонь, пожирающий соломенное чучелко. Я испытывал лишь жалость и чувство несправедливости. Остатки гнева тлели где-то внутри.

Внезапно Вода протянула руку и легко прикоснулась к моему плечу.

— Прошу прощения, — прошептала она.

— Легко бросаться обвинениями, если не знаешь всего. То время миновало, и все погибли. Остались лишь пепел и память. Нет уже ни моего дворца, ни твоего дома.

Она опустила голову.

— Мы построим новые дома. Найдем место, которое будет далеко от амитраев и их безумной Праматери. Такое, которое сумеем защитить. И поставим там новые дома, засадим поля и наплодим детей. Призовем своих надаку. Ты увидишь. Киренен возродится по-настоящему.

— Я, наверное, не увижу, — ответил я. — Пойду своей дорогой в неизвестность. Я ведь Носитель Судьбы, помнишь?

— Когда ты должен уходить?

— Скоро. Не знаю пока, когда именно. Когда мой товарищ сумеет идти дальше.

Я потянулся за кувшином и подал ей чарку. Она, поколебавшись, взяла, покрутила ее в пальцах.

— Некогда я полагала, что сделаю так в день моей свадьбы. Пальмовое вино из одной чарки, две лучины, зажженные от одной лампы, его нож в моих ножнах, мой нож — в его. Две руки, связанные священным шарфом с молитвой к Создателю, а потом совместный проход по мосту на Остров Любовников. Плечом к плечу с тем, с кем я хотела бы странствовать вместе. А теперь — все сгорело. Подземная Мать вернулась. Все должно истечь кровью во славу ее, а потом — сделаться одним.

— Киренен вернется, — прошептал я. — Ты сама говорила. Нужно в это верить. А если до этого дойдет, вы отыщете какой-нибудь край, лучше всего — на морском берегу, где есть скалы и деревья, что сильнее штормов, те, что гнутся, но не ломаются. Вы построите там клановые дома, селения и храмы Создателя. Пропоете песнь о Камарассу и в первый день весны станете пускать воздушных змеев. Тогда ты найдешь того, с кем перейдешь через мост. И если так случится, подумай обо мне. Потому что это будет означать, что я нашел проклятую линию судьбы и чем-то помог вам. Я хотел бы верить, что так и будет. Что бы меня ни ждало — решу, что все происходит затем, чтобы ты связала с кем-то свои руки шарфом и обменялась ножами. И мне станет легче. Судьба одного спасенного человека — конкретная цель. Нечто, что я сумею себе представить.