Илья Крымов - Песнь копья

Слушавшие её изменялись на глазах, их спины становились прямее, оставляла члены дрожь, лица заострялись и выражали мрачную решимость вместо ужаса. Кельвин прожил немало лет, таких насыщенных, что и трём авантюристам хватило бы. Он повидал полководцев, жрецов, законников, правителей и всех иных, что владели речью как оружием, но такого… Эти моряки насадили бы Эскобара на тесаки, попытайся он что-то подобное произнести, они бросились бы на Кельвина и Маргу, ища быстрой смерти, но стоило ей воззвать к их циничным душонкам, как кучка отребья стала боевым братством. Порой мужчине просто нужна женщина, которая в него верит, чтобы воспрянуть из убожества.

— Необыкновенная, — подумал Кельвин вслух.

Тяжёлая рука сжала его плечо, белый орк был рядом. Он склонил голову и ударил тайахой о палубу. Погружённые догнали корабль, — понял наёмник. Всех повело вправо, потому что «Предвестник» вдруг резко стал забирать левее. Закричал рулевой:

— Капитан, руль заклинен!

Самшит стояла у передней мачты, сжимая Доргонмаур, подле неё собрались Огненные Змейки в полном боевом облачении, с луками в руках; там же были Пламерожденные. А вокруг них ощетинилась металлом толпа моряков.

Кельвин Сирли украдкой сдвинул повязку на лоб и поднял веко. В его правой глазнице сидел бронзовый глаз со зрачком, мерцавшим бирюзовыми отблесками. Тот протез, наёмник получил давным-давно от своей боевой подруги, — великой чародейки-мастерицы артефактов. Глаз, который мог видеть ровно на одну секунду вперёд.

Маргу скинул плащ из акульих шкур, остался в коротких штанах скатовой кожи и просоленной жилетке на голое тело. Прямо меж лопаток из спины белого орка рос острый плавник, лицо, изуродованное акульей пастью, казалось безжизненным, тёмные глаза поглощали свет, вместо носа — две вертикальные щели, вместо ушей — две дыры. Нефритовый наконечник тайахи ядовито светился.

На долгие мгновения всё замерло, корабль совершал поворот, который вскоре должен был замкнуться правильным кругом; команда изготовилась к бою, метеомаг парил на уровне рей, пистолеты и мушкеты были заряжены… и тогда Погружённые наконец-то полезли из воды.

Их бледная чешуя блестела от влаги, когти цеплялись за обшивку «Предвестника», топорщились перепончатые гребни на головах. При виде чудовищ, перелезавших через фальшборт с саблями и кинжалами, моряки издавали первобытные вопли ярости, пробуждая в сердцах храбрость. Истекавшие морской водой Погружённые отвечали булькавшими звуками, от которых раздувались алые жабры на их шеях. Началось.

Первыми устремились в атаку наёмники Безумной Галантереи, огромный орк раскручивал над головой тайаху пока не вскрыл одному из рыболюдей череп, после чего безмолвно ввалился в самую гущу тел. Кельвин с мечами в каждой руке тоже совершил самоубийственный шаг, — один, без помощи и прикрытия, он стрижом запорхал меж врагов, взрезая их животы, рубя руки и сухожилья, разминаясь со смертью на расстоянии толщины волоска.

— Ни единого промаха! — приказала Нтанда.

Огненные Змейки спустили тетивы и длинные тяжёлые стрелы наполнили воздух свистом. Каждая находила цель, а когда эмберитовые наконечники оказывались внутри тел, происходил взрыв и отродья бездны превращались в ошмётки. Звенела сталь, предсмертные крики и стоны раненных перемешивались с бульканьем, трещала плоть и хрустела кость, холодная и тёплая кровь щедро орошали доски палубы, бешено отбивался, прижатый ко второй мачте Эскобар.

Рядом с моряками бились и Пламерожденные; один из них всегда должен был оставаться при Верховной матери, зато двух других Самшит отпустила в бой и рогатые башни из бронзы тяжело ступали среди мечущихся тел, сыпали ударами, от которых лопались головы. Им не нужно было иное оружие, только собственные кулаки, обитые металлом; с удалью неимоверной телохранители рвали Погружённых на куски, ломали их тела, вырывали хребты, а порой сжимали в объятьях, отчего те рассыпались пеплом. Кристаллы в телах Пламерожденных горели ярко, они втроём могли бы закончить этот бой в единый миг, но тогда и экипаж, и сама шхуна превратились бы в плавучий погребальный костёр.

Надо всеми летал Хуанито, который непрестанно сыпал проклятьями из-за творившейся внизу неразберихи: моряки и Погружённые перемешались на тесной палубе, бой кипел повсюду от носа до кормы, через борта то и дело переваливались новые враги, а он никак не мог применить Искусство, боясь задеть своих. Наконец метеомаг сплёл в небе небольшую чёрную тучу, и та громогласно исторгла молнии прямо в воду. С восторгом волшебник видел, как всплывали на поверхность трупы чешуйчатых тварей.

— Так вам ярыть…

Острая боль пронзила спину Хуанито, — сильный толчок, мир перевернулся несколько раз, а когда он вновь понял, где верх, а где низ, успел заметить лишь крылатый штрих, уносившийся прочь со смехом. Висса-пираты заполнили небо, их стало больше с прошлого раза и теперь среди мельтешивших летунов парила фигура крупнее, человек в мантии, сжимавший руке посох. Он стоял на конце извивистого смерча.

«Сдавайся, — услышал вейя в своей голове, — они обречены сдохнуть, но ты можешь жить! Нам всегда нужны сильные маги. Сдавайся и сбереги свою жизнь!»

От такой наглости Хуанито пришёл в ярость.

— Кабы мне было не погадить на мою жизнь, я не хлебал бы дешёвое пойло бочками и не плавал бы с этим человеческим огрызком, вместо того, чтобы служить на королевском флоте! — взорвался крылатый карлик. — Кто неумело летает, — тот падает, дылда!

В небесах зазвучал визгливый смех вейи, взвывшие ветра заколыхали его седые волосы, бороду, воздух наполнился запахом грозы, а шаровые молнии заплясали вокруг коротких пальчиков. Пиратский чародей тоже поднял посох и над «Предвестником» загремел гром.

Внизу же битва была в разгаре. Белый орк успел сломать свою тайаху, и теперь в каждой его руке плясало по узкому ножу. Их лезвия вспарывали чешую Погружённых как ситец, отделяли мышцы от костей, выпускали на свободу потроха, секли нервы и сухожилия. Удары орка обладали страшной мощью, а сабли и короткие копья врагов оставляли на его шкуре только кровоточившие отметины, но никак не могли пробиться к самой плоти. Нелюдь срубал головы, сбивал с ног, ломал и терзал пастью, — искалеченные тела валились на скользкие доски с зиявшими рваными ранами, лишь чтобы орк переступал через них, тут же позабыв.

Правый глаз Кельвина видел то, что левый мог увидеть лишь секундой позже. Разница была ничтожной, однако ушли годы, чтобы превратить это крохотное преимущество в оружие победы. Он всегда видел, откуда придёт следующий удар, враги за ним не поспевали, клинки не дотягивались. Два коротких меча описывали совершенные дуги, отнимая одну жизнь за другой. Однако даже в самом пылу битвы, когда связки и сухожилья горели, мышцы разрывала боль от слишком быстрых движений, наёмник не забывал следить за нанимателем. Длинное копьё служило ему знаком, что Самшит за спинами опытных воительниц.