Илья Крымов - Песнь копья

— Поспешим к воде… — Самшит напряглась от судорожной боли, вдруг пронзившей тело.

— Что с вами?

— Дурно… кажется, будто белый орк душит меня в своих объятьях… какая-то гнилостная вонь…

Пламерожденные, Змейки и братья Звездопада оберегали Верховную мать как зеницу ока, пока отряд спускался к самому берегу, минуя группки гномов, спешивших в обратном направлении.

Там на причалах ждал Кельвин, который следил, чтобы баркасы не ушли до срока. Он отпустил скиартмаров и хиллфолков ещё накануне, выплатив им остаток жалования от имени пьяного Хиаса, рунные мастера также сочли свои обязанности исполненными и продолжать путь собирались только элрогиане. Плавник Маргу рассекал ледяную воду поодаль, орк всё это время провёл в озере.

Не дойдя до причалов полусотни шагов, Самшит вдруг согнулась пополам от режущей боли в животе, её тело покрылось испариной, десятки незримых стальных игл вонзились в позвоночник.

— Госпожа! — глухо пророкотала Н’фирия, которая не знала, откуда пришла опасность.

— Громко, — застонала та, — как же громко…

Кельвин Сирли оказался рядом в тот же миг, испуганный, однако полностью владевший собой. Он бережно поддерживал голову девушки, прощупывая сердцебиение другой рукой.

— Что с вами, госпожа моя? — ласково спросил галантерейщик, хотя внутри у него всё и сжалось от волнения.

— Громко, — повторяла Самшит, — как воют!

Со стороны стен, защищавших селение, сквозь пелену снегопада доносились выстрелы, обрывки голосов и, действительно, вой. Он не был настолько громким, чтобы причинять боль, но отчего-то при этих звуках сила уходила из рук, а сердца сбивались с ритма. Надрывался сигнальный рог, пока вдруг не стих.

— Небо! — закричал Хиас истошно.

Что-то большое пронеслось над посёлком и рухнуло на одну их лодочных мастерских, разнеся её в пыль. Погнутый рог торчал из обломков дозорной башни, тут и там на снегу багровели брызги крови.

— На баркасы, немедля! — приказал наёмник.

Самшит подняли на руки и двинулись к воде, Хиас оказался рядом с одноглазым. Переживший бессонную ночь возлияний, он выглядел жалко, а тревога придавала бескровному лицу черты обречённости.

Воздух казался густым из-за снега, облака закрывали утреннее солнце, холод хватал за горло, лез в лёгкие, но звуки всё же достигали вод, — пороховая пальба, вопли ужаса и смерти, заунывный вой чего-то большого. Земля содрогнулась, за снегопадом раздался грохот, не иначе ворота сорвало с петель. Снег словно бы замедлил падение, стало тише и тревожное ожидание воцарилось у причалов.

— Смотрите! — Монах указал кинжалом в снежную муть, за которой начинали проступать высокие тёмные силуэты.

— Бичеватели! — Крик Самшит превратился в стон, её тело ломала судорога, лёгкие едва могли сделать вдох.

Они шли к озеру, возвышаясь над крышами, снося здания дрожавшими изъязвлёнными телесами. Уродливые черты проступали всё яснее и трепет крался в души. Как волны, гонимые ветром, бежали от чудищ гномы, проигравшие бой за свой дом. Твари давили их ногами-колоннами и тоскливо завывали, громадные кошмары, пришедшие в явь. Их рты походили на вертикальные раны, начинавшиеся меж глаз; с боковых челюстей свисали обрывки кожи, а между болтались прозрачные склизкие языки. Из плеч гигантов произрастали десятки длинных красноватых отростков, чудовища взмахивали ими как многохвостыми плетьми и крушили дома, расплёскивали гномов кровавыми брызгами.

Три существа выбились далеко вперёд, они были уже почти на берегу, ещё немного и длины их мерзких рук хватило бы дотянуться до причалов и баркасов.

— Хиас, — сказал наёмник, сдвигая повязку на лоб, — увозите её отсюда.

— Поспешим же…

— Нет, мы, задержим, а вы скорее сажайте братьев на баркасы и увозите Верховную мать! Скорее же, язви вашу душу! Баркасы маленькие, а гномов много, и они не задумаются прежде чем сбросить чужаков в ледяную воду!

Маргу пронёсся мимо Кельвина ураганом, выбрав для себя самое ближнее отродье. Головокружительным рывком он взлетел на крышу одного из домов, а оттуда, избежав удара красными плетьми, перепрыгнул прямо на грудь твари. Орк резким ударом отсёк болтавшийся язык и подтянулся на вонзённых в тушу ножах, чтобы достичь шеи, где десятки острых зубов вонзились в плоть.

Одноглазый наёмник достал свои клинки и молча поспешил следом. Страх он загнал в дальний угол сознания, но сердце бешено колотилось в груди, напевая: «снова в бой». Перед мысленным взором мелькали воспоминания о самых тяжёлых и опасных схватках, когда Кельвин был ранен, ломан, когда разминался со смертью на толщину шёлковой нити, когда не одерживал побед, но и не погибал. Таковой была опасная жизнь, им же самим избранная. От этой сладкой мысли губы воина растянулись в сардонической улыбке.

///

Обуянные жаждой жизни бородачи тащили из сараев лодки, вопя выталкивали свои судёнышки, хватали вёсла, детей, жён, дрались друг с другом насмерть по пупок в ледяной воде. Некоторые устремлялись к нанятым чужаками баркасам, но храмовая стража не дремала, — Огненные Змейки выпускали стрелу за стрелой, метя в глаза и горла. Они твёрдо знали, что чужие жизни были не важны, только Верховная мать имела значение. Воительницы юга не ведали жалости.

Ладонь Самшит потянулась к шлему, скрывавшему лицо Н’фирии.

— Не оставляйте его…

— Госпожа, нужно уходить.

— Нет… — Судорога выгнула тело первожрицы, она застонала сквозь зубы. — Не оставляйте его, пожалуйста!

— Мы все защищаем вас, госпожа. Наёмник будет рад отдать жизнь ради этой цели, я уверена.

— Но я не хочу, чтобы он отдавал… помоги ему, ты можешь!

Пламерожденные положили Самшит на расстеленный по палубе плащ. Несколько монахов находились рядом с обнажёнными кинжалами наготове, один из них присматривал за гномом-извозчиком, другие с тревогой следили за Хиасом, которой был ещё на берегу.

— Н’фирия, — дева держалась в сознании только на силе воли, только потому, что чувствовала свою обязанность бороться, — я не могу вам приказывать…

— Только вы и можете, госпожа.

— Я не могу приказывать вам идти на смерть кади кого-то другого… не могу… но я молю тебя, пожалуйста…

Н’фирия выпрямилась во весь свой огромный рост. Она увидела тёмные силуэты, приближавшиеся сквозь снегопад, прислушалась к вою смертельной тоски, сотрясавшему поджилки. Надо было убираться, бежать прочь, пока судьба дарила шанс, таков был долг телохранителей с острова Канджиг а р, — защищать Верховную мать и только её.

Любовь. Вздох. Как давно это было и как плохо закончилось для Н’фирии. Как плохо это закончится для маленькой человеческой девочки. Жаль, что молодые не учатся пригибаться, пока не сосчитают лбами всех притолок.