Дин Кунц - Избранные произведения. IV том [Компиляция]

Интересно…

И вдруг в мозгу всплывает вонючка!

Странный вонючий человек сидит прямо на земле в конце аллеи между двумя кустиками, прислонившись спиной к стене места, где люди готовят пищу. Ест прямо из пакета, запивает еду из большой бутылки. От него вкусно пахнет кофе. И едой!

Еда!

Он трусцой семенит к вонючке, надеясь, что тот ему тоже даст чего-нибудь поесть, но вдруг останавливается, так как чует запах оборотня. Запах этот исходит от вонючки. Он витает в ночном воздухе. Очень сильный запах, холодный и страшный, прилетевший сюда вместе с ночным ветром.

Тот-кто-может-убить снова где-то поблизости.

Перестав вилять хвостом, пес отворачивается от вонючки и бежит по ночным улицам, принюхиваясь только к этому запаху, единственному из множества других, быстро приближаясь к тому месту, где кончается земля и начинается песок, а далее вода, много воды, к грохочущему, холодному, мрачному черному океану.

Соседи Ордегарда, как и соседи Рикки Эстефана, оказались глухи ко всему, что происходило рядом с ними. Выстрелы и звон разбиваемого стекла остались без внимания. Когда Гарри открыл входную дверь и выглянул наружу, ночь была тихой и мирной и вдали не слышно было быстро приближающихся полицейских сирен.

У него возникло ощущение, что схватка с Тик-таком происходила как бы во сне в который были допущены только Гарри и Конни. Однако в реальности столкновения сомневаться было невозможно: слишком много свидетельствовало против этого: отсутствующие патроны в барабанах их револьверов, осколки битого стекла, усыпавшие пол балкона спальни, порезы, царапины и ссадины на их лицах, теле и руках.

Первым побуждением Гарри — и Конни тоже — было поскорей убраться отсюда восвояси, пока бродяга снова не вернулся. Но обоим также было ясно, что деваться им некуда: Тик-так все равно их обнаружит, куда бы они ни пытались от него сбежать, к тому же им наконец предоставилась возможность постараться извлечь хоть какую-нибудь практическую пользу из последствий только что окончившейся схватки.

В спальне Джеймса Ордегарда под злобным, пристальным взглядом вурдалака на полотне Гойи Гарри стал искать более существенные доказательства реальности случившегося. Кровь, например. Конни в упор успела всадить в Тик-така по крайней мере три, а то и все четыре пули. Ему оторвало часть лица, и в горле у него зияло огромное входное пулевое отверстие. После того как бродяга выбросил Конни через раздвижную дверь на балкон, Гарри влепил ему в спину еще две пули. Пол и стены комнаты должны бы быть заляпаны кровью, как пивом после бурной студенческой попойки. Но нигде, куда бы ни упирался его взгляд, не было ни капельки: ни на стенах, ни на ковре, ни на кровати.

— Ну? — держа в руке стакан с водой, спросила Конни.

Аспирин застрял у нее в горле, и она пыталась протолкнуть его внутрь водой. А может быть, таблетки давно уже проскочили и в горле у нее першило от чего-то совершенно другого — страха, например, чего раньше с ней никогда не бывало.

— Нашел что-нибудь?

— Никакой крови. Только какая-то жидкая грязь.

Вещество, которое он растирал между пальцами, по виду и впрямь походило на увлажненный грунт, да и пахло соответственно. Кровать и ковер были сплошь засыпаны густеющими комками этого вещества и залиты жидкой грязью.

Гарри, на корточках передвигаясь по комнате, останавливался подле больших сгустков грязи и тыкал в них указательным пальцем.

— Время-то прямо вскачь несется, — заметила Конни.

— Только, ради Бога, не говори мне, который час, — отозвался он, не поднимая глаз.

Но она не удержалась:

— Начало первого. Самое время для ведьм, вурдалаков и всякой другой нечисти.

— Это точно.

Не переставая тщательнейшим образом осматривать комнату, он вдруг наткнулся на небольшой катышек грязи, в котором заметил земляного червя. Тот был еще влажным, скользким хотя уже и мертвым. Вскоре на глаза Гарри попался слипшийся комок какой-то полусгнившей растительности, очень похожей на листья фикуса. Они легко отслаивались друг от друга, как тонкие лепешки многослойного восточного печенья. В самом центре лиственной гробницы лежал маленький черный жучок с жесткими тонкими ножками и зелеными глазками.

Рядом с одной из тумбочек Гарри нашел слегка деформированную свинцовую пулю, одну из тех, что Конни всадила в Тик-така. Пуля была сплошь облеплена влажной землей. Он поднял ее с пола и, задумчиво глядя на нее, стал перекатывать между большим и указательным пальцами. Конни подошла поближе, чтобы получше рассмотреть находку.

— Что бы это могло значить?

— Трудно сказать… хотя, может быть…

— Что?

Он замялся, глядя на разбросанные по ковру и кровати комки земли, в голову настойчиво лезли мысли о легендах и народных сказаниях, своего рода волшебных сказках с религиозным подтекстом, более ощутимым, чем, например, в сказках Ханса Кристиана Андерсена. Скорее всего, иудейских, если ему не изменяет память. Сказаниях о кабалистических волшебствах и деяниях.

— Если собрать всю эту грязь в кучу, — задумчиво произнес Гарри, — и утрамбовать… как думаешь, можно было бы залепить у него дырки на шее и лице?

Хмуря брови, Конни сказала:

— Видимо, да. То есть… что ты хочешь этим сказать?

Он поднялся с корточек и положил пулю в карман. Уверенный, что нет надобности напоминать ей о найденной ими куче земли в гостиной Рикки Эстефана — равно как и о прекрасно вылепленной руке в обшлаге рукава, торчавшей из нее.

— Я не совсем уверен в том, что вертится у меня на языке, — замялся Гарри. — Хотелось бы сначала все тщательно обдумать.

Проходя по анфиладе комнат, они везде гасили за собой свет. И наступавшая за их спинами темнота, казалось, оживала. Снаружи послеполуночный мир был омыт — но не очищен — воздушными потоками ветра, дувшего с океана. Ветер этот обычно нес для Гарри ощущение свежести и чистоты, но только, увы, не сегодня. Он больше не верил, что природные силы способны вечно обуздывать хаос жизни. В данный момент холодный ветер нес в себе что-то дьявольское, нечистое: заставляя думать о гранитных надгробиях, человеческих останках в объятиях леденящей смерти, тускло отсвечивающих панцирях питающихся мертвечиной жуков.

Все тело его ныло от боли и усталости, и, видимо, это измождение служило виной тому, что мысли его неожиданно приняли столь мрачный и зловещий оборот. Но какова бы ни была причина, он все более склонялся к точке зрения Конни, что именно хаос, а не порядок, был естественной мерой вещей в мире и что хаосу невозможно противостоять, можно только скользить по его поверхности, как любители острых ощущений скользят на своих досках по гребням громадных, таящих в себе опасность волн.