Павел Корнев - Рутинер

Я лишь хмыкнул и никак услышанное комментировать не стал, просто не знал, что сказать. Впрочем, собеседник на мою догадливость не уповал изначально, он дружелюбно и от этого ничуть не менее устрашающе улыбнулся и продолжил:

— Выявление солнцепоклонников теперь прерогатива дознавателей трибунала, и все же успех в Риере изрядно поднял боевой дух наших коллег. Вы в курсе той истории?

— Даже принимал участие в следственных действиях, — не стал скрывать я. — Но не буду умалять заслуг магистра Прантла, он справился бы и без моих советов.

— Очень интересно! — Вице-канцлер открыл один из ящиков стола и вытащил из него стопку листов, не слишком толстую на вид. — Коллеги из трибунала оставили себе все материалы дела, но при этом сочли возможным поделиться копией отчета магистра Прантла. Мне он показался… поверхностным. Все же традиции и стандарты Вселенской комиссии требуют более обстоятельного подхода к делу. Возможно, вы сможете заполнить досадные лакуны?

Гуго Ранит плел кружево словес весьма изящно, будто и не прозывался Молотом, и я не сразу сообразил, чего он хочет, потом кивнул и протянул руку:

— Вы позволите?

Вице-канцлер передал мне стопку листов, а сам дернул за свисавший с потолка шнурок. Когда приоткрылась дверь, он коротко приказал секретарю:

— Чаю! — Но сразу посмотрел на меня. — Быть может, предпочтете вино или кофе, магистр?

— Чай, с вашего позволения, — ответил я и принялся вчитываться в не слишком ровный почерк писаря, которому была поручена подготовка копии отчета.

Некоторые слова получалось разобрать раза с третьего, некоторые угадывались только по общему контексту, хватало и клякс, и невольно возникло подозрение, что столь явная небрежность переписчика отнюдь не случайна. Просто в канцелярии Верховного трибунала таким нехитрым образом дали понять, что, несмотря на локальный успех в Риере, поиск солнцепоклонников находится в их и только в их компетенции.

Вновь появился секретарь, выставил на стол чайничек, вазочку с печеньем и чашку, после обеспечил точно таким же набором хозяина кабинета. На миг почудилось, будто тонкий, едва ли не полупрозрачный фарфор лопнет под нажимом толстых пальцев вице-канцлера, но, разумеется, этого не произошло.

А чай оказался диво как хорош. Очень мягкий и почти лишенный терпкости, с явными нотками чернослива в послевкусии, что было характерно для плантаций южных регионов Медланских гор. Не идеальный выбор, как по мне, но близко к нему.

Впрочем, на чай я не отвлекался, всем моим вниманием завладел отчет. Нет, ничего необычного в нем не оказалось, но вице-канцлер Ранит отнюдь неспроста проявил заинтересованность в том, что в бумагах отсутствовало. И я никак не мог для себя решить, касательно каких моментов стоит просвещать собеседника, а о чем следует умолчать. Излишняя откровенность могла выйти боком, но не стоило забывать и о том, что именно Молот будет председательствовать при рассмотрении моего дела.

Ангелы небесные! Да вице-канцлер может просто удовлетворить ходатайство канцелярии Верховного трибунала и тогда меня либо в кратчайшие сроки вышлют в Сваами, либо запрут в каменный мешок и выбросят ключ! Я знал это наверняка, очень уж красноречивыми оказались лакуны в предоставленной Вселенской комиссии копии отчета.

Обо мне там не упоминалось, но я и не принимал официального участия в расследовании, а посему Морицу Прантлу не было никакого резона делиться славой с помогавшим советами коллегой. Только вот точно так же не фигурировала в бумагах и ложа Скарабея вкупе со своим магистром Фальбертом Бинштайнером, и даже о некоем Полди Харте, школяре, не говорилось ни слова. Просто солнцепоклонники, просто секта, просто учащиеся Риерского университета. Отступники из числа ученого сословия.

Гуго Ранит отставил чашку на блюдечко, с интересом посмотрел на меня:

— Что скажете, магистр?

Я с сомнением огладил бороду, поколебался немного и спросил:

— Могу поинтересоваться судьбой арестованных в Риере школяров?

— Можете, разумеется! Отчего же нет? — улыбнулся вице-канцлер. — Трибунал вынес им заочный приговор, сразу по прибытии в столицу их увезли на площадь Слез и после должных экзекуций, первой из которых было вырывание языков, предали сожжению.

Слова собеседника добавили еще один кирпич в и без того высокую стену моих подозрений; я сделал глоток чая и зажмурился, затем посмотрел в глаза Молота и сказал:

— Не в моем положении выставлять какие-либо условия, но мне бы чрезвычайно не хотелось попасть под юрисдикцию Верховного трибунала.

Вице-канцлер кивнул и заявил в ответ не менее прямо:

— Я отнюдь не горю желанием создавать подобного рода прецедент. Уж поверьте, магистр, в этом отношении я целиком и полностью на вашей стороне. Только понадобятся весомые аргументы, чтобы донести эту точку зрения до его светлости.

Поверить на слово? Председателю дисциплинарного совета? Святые небеса! А ведь придется! Ничего иного мне попросту не оставалось, разве что самому влезть в петлю и оттолкнуть ногами стул. Я поежился, будто перед прыжком в ледяную воду, и спросил:

— Вам доводилось слышать о некоей ложе Скарабея?

Гуго Ранит не стал торопиться с ответом и надолго задумался, будто припоминал некие детали и складывал одни кусочки мозаики с другими.

— Группа молодых аристократов с нарочито эпатажным названием и скандальными закрытыми приемами. Скорее подражание университетским содружествам и землячествам, нежели действительно тайное общество, — произнес он некоторое время спустя. — Но при этом человеку со стороны в ложу не попасть, не помогут никакие деньги. Сам кронпринц вхож туда. Пропуск — родословная или вассальная присяга.

— Фальберт Бинштайнер! — собравшись с духом, произнес я, а затем поведал о столкновении с магистром ложи Скарабея в Рауфмельхайтене и вскрытой в Риере связи между ним и сектой школяров-солнцепоклонников.

Вице-канцлер выслушал мой рассказ молча, не задал ни единого уточняющего вопроса, не вымолвил ни слова. После вылил в чашку остатки чая, отошел к одному из окон и пристально уставился на маячившую над крышами домов громаду Ангельской цитадели.

— У вас проблемы, магистр. Вы слишком много знаете, — сказал он, когда от сгустившейся в кабинете тишины окончательно сделалось не по себе. — Либо трибунал желает сохранить в тайне попавшую в руки следователей зацепку, дабы те без помех докопались до истины, либо почтенные сеньоры из его канцелярии попросту боятся предать огласке столь возмутительную связь с язычниками человека, вхожего в одно общество с кронпринцем. Скандал! Непоправимый скандал! Рыбак и Блондин теперь точно будут молчать, а вот вы трибуналу не подчиняетесь. Вы непредсказуемы и опасны.