Виталий Заяц - Планета супербарона Кетсинга [litres]

Неожиданно для себя Вок запнулся. Не мог придумать, с чего же начать расспросы. Вроде бы и знакомы давно, и шпионствуют совместно, а спрашивать в лоб почему-то и неудобно. Кстати, а как осьминога зовут? Не спросил – ни тогда, в Воронеже, ни потом. Чесать в затылке – дело глупейшее, и Вок начал без экивоков:

– Чтиво меня не увлекло. К сожалению. Думаю, а не порасспрашивать ли вас про разные интересные вещи? Отвечать будете?

Осьминог немного поерзал, но увиливать не стал.

– Спрашивать – можно спрашивать, но отвечу-таки не на все.

– Секреты?

– Секреты. Но таки не много, совсем чуточку. И таки знаете ли, не на любые вопросы есть понятный ответ.

Вок вспомнил фразу спрута про генотип и фенотип – «Как же таки объясню, если кроме этих двух терминов в вашем языке и слов даже нет подходящих?» – и решил, что намек понял. Но от идеи расширить свой кругозор за счет головоногих отказываться не стал.

– Для начала вопрос глубоко личный. Тружусь уже которую неделю, а имени работодателя не знаю. Не так чтобы было нужно с бюрократическими целями, и не чтобы знать, на кого в профсоюз жалобу писать на зажимание социальных пакетиков. Но неудобно без имени, как ни крути.

– А я разве зажимал? – всплеснул щупальцами осьминог. – Все пакетики на месте. По возвращении таки на вашу планету причитающееся, так сказать, по контракту.

Контракта шпион в глаза не видел, но именно это важным не казалось. Вряд ли осьминог, разбрасывающийся запросто золотыми кругляшами, к тому же выглядящий весьма респектабельно, вдруг возьмет и пробросит трудолюбивого работника. Вок пожал плечами и повторил:

– Как тебя зовут на твоем языке?

Головоногий молчал. Держал паузу?

– Так как с именем? Информация очень секретная? – настоял Вок.

– Почему же я секретный, чуть что, и сразу секретный. Просто каким образом же на это можно отвечать?

– Если не секретный, значит, отвечать надо прямо и честно, например «Семен Семенович».

– Но меня таки никак не зовут, у нас нет звуковой речи. Речь таки очень неэффективна.

– Но орган-то у тебя есть, разговаривать ты способен.

– Мало ли на что я способен. – Осьминог задумался, подбирая пример. – Вот имеется у вас азбука Морзе, и имеются племена, таки вообрази себе такие племена, люди, кто по-другому не может. Надо общаться, надо, придется глазами моргать точка-тире. Таки что орган для азбуки Морзе у тебя есть.

Вок подумал, что стоит обидеться, но – на племена или на орган для азбуки Морзе, выбрать не смог, потом сообразил, что разговор неожиданно перешел на «ты», и обижаться не стал.

Изображенный на гобелене рыцарь устало опустил копье и всем весом навалился на левую ногу, попиравшую нечто неразличимое. Копье он опустил очень давно, в те времена, когда гобелен ткали, а сейчас укоризненно взирал на графа де ла Коста. Убедить супербарона Кетсинга в необходимости реставрации интерьера рыцарь уже много лет не надеялся, а в возможностях графа сомневался с первого дня.

– Это ваш предок? – кивнул на пугавшее своей реалистичностью изображение не заслуживший доверия граф.

– Духовный наставник нашего рода.

Повисла пауза, Вок пытался понять, как духовный наставник, поп, в переводе на язык не слишком высокопарный, может размахивать копьем и попирать ногой нечто непонятное? Хотя почему такой ступор? Вон монахи Шаолиня в телевизоре, крестоносцы опять же. Кажется Пересвет, Куликовскую битву начавший, тоже к духовенству какое-то отношение имел. Но в рыцарских орденах вроде специальные служители культа имелись, отдельные от мечей и насилия в целом?

– Крестоносец?

Сказал и тут же сообразил, какую глупость сморозил. Ни крестовых походов здесь наверняка не случалось, ни воинов, такие знаки на плащи нашивавших, к тому же крестов на крышах высоких зданий Вок ни разу не замечал. Попытался загладить ошибку:

– Прошу прощения, перепутал. Наше, южное. Воины… предки в смысле, несли свет религии…

Совсем запутался… как выпутаться, не наврав еще больше? Барон смотрел удивленно. Спросил:

– Война из-за Бога?

Вок кивнул.

– Извини, но зачем?

– Ну, зачем… – Вок запнулся, осознав, что любой ответ представит его или критиком собственной южной страны, или адептом религиозных заморочек. Критиканом становиться заморскому графу никак нельзя, а адептом казаться не хотелось, гордость не позволяла.

Не так чтобы Вок совсем не верил в Бога, скорее, отношения с ним строил по схеме незамечания друг друга, а вот религиозным деятелям не верил совсем, ни современным, ни тем, которые тысячу лет назад войны затевали. И еще – врать, морочить барону голову душа не лежала. Тот понял возникшую паузу по-своему. Положил руку на ладонь гостя:

– Не стоит стесняться прошлого, у всех нас предки были когда-то дикарями.

Ого! Такого, наверное, даже осьминог бы не ожидал. Средневековый аристократ говорит о развитии общества как о само собой разумеющемся. Коротко и именно то, что Вок и сам всегда чувствовал, только не заморачивался сформулировать внятно. Барон же спокойно, не торопясь, видимо стараясь, чтобы его речь не звучала свысока, описывал основы почти агностического мировоззрения.

В Бога здесь верили, но не «пойти помолиться», а концептуально, как в высшую силу. А высшей силе, Богу, королю, не нужны внешние признаки веры. Внутренние, впрочем, тоже не нужны. И уж точно пофигу дикари, защищающие религию с мечом в руке. Вот еще бы запомнить те слова, которыми это говорил барон. Хорошо они ложились. Захотелось прямо сейчас расспросить хозяина о многом, но не успел, в зале появился Редвик. Выглядел он очень официально.

– Посыльные его высочества сэра принца к его сиятельству сэру графу де ла Коста.

От такого официоза захотелось поправить на себе оставшиеся где-то в земном девятнадцатом веке фрак и бабочку. Дворецкий шагнул в сторону, и появились посыльные, аж два сразу. Желание быть одетым официально сменилось желанием вскочить и вытянуться в струнку. Вошедшие совершенно не отличались друг от друга – одинаковая темно-синяя форма с серебряным шитьем, высокие сапоги и шлемы без забрал. Замечательно, что сапоги и шлемы имели такую же сине-серебряную расцветку, а плюмажи давали ответ на давно мучивший вопрос – зачем в благородных домах такие внушительные двери. Посланцы открыли рты и хором, в унисон, произнесли короткий текст приглашения завтра в три четверти дня в замок на персональный прием. Да, конечно, всенепременнейше буду, Вок едва удержался, чтобы не сделать реверанс. Когда посыльные убыли, отсалютовал пустым винным бокалом – просто для разрядки, пусть и посредством глуповатого жеста.

– Ну, дают! – выдохнул он. – У нас проще все как-то.