Граниил Орлов - Фонтан [litres]

Вокруг не было ничего лишнего, лишь солнечные блики продолжали играться в огромнейшей империи моих любимых солдатиков – головастиков. Я отрываюсь от своего любимейшего занятия и встаю с четверенек. Что это было?

Окинув немного грустным взглядом свои совершенно мокрые сандалии, я снова понимаю, что сегодня придётся идти босоногим на обед, да так, чтобы этого не заметила мама. Чего уж тут поделать, любимая канавка в этот раз настолько увлекла меня, что я забыл про всё на свете.

Осматриваю свой любимый пригорок, именно на его солнечной стороне прорастает так горячо любимая мне земляника, чуть поодаль решётчатый железный забор, за которым находится старинный, заброшенный парк. Каждый раз, заканчивая осматривать великую империю своих головастых солдатиков, проглотив сладкую слюну желания, я поднимался на пригорок, и там, наевшись земляники, лежал, подставив измазанные сладким соком пухлые щеки ласковому солнцу.

Именно там я постоянно сглатывал ещё раз – от сладостного привкуса любопытства, которое каждый раз всё больше и больше не давало покоя, и постепенно даже империя головастиков совершенно перестала меня интересовать.

Мать строго запрещала мне пролезать под забором и уходить в заброшенный парк, и самыми невыносимыми моментами в жизни стали те, когда я стал замечать, как соседские дворовые мальчики с весёлой задорностью и лёгкостью пролезали под забором через специально прорытую нору.

Всё чаще я стал приходить на пригорок именно для того, чтобы последить за ними. Мир, который был вокруг меня, неожиданно стал ужасно скучным и мрачным, хоть и светило майское солнце. Я по-прежнему погружался в свои мрачные мысли о том, что мир в один момент стал совершенно не так прекрасен, что он несправедлив по отношению ко мне. Там, за забором, совершенно другой мир, в котором всё новое, неизведанное, прекрасное. Ещё более страшным наказанием для меня стало то, что мама строго-настрого запретила мне ходить в заброшенный парк. На последнем слове её наказа детские мечты стали угасать как перегоревшая свеча.

Но однажды я нарушил запрет и всё-таки оказался по другую сторону решётки. Единственный и неповторимый шаг, настолько скользкий, что мне не удалось даже позвать о помощи. Что же было?

– Ну же, давай, маменькин сыночек, хоть раз покажи, что ты не боишься. Давай же! – произносил один из главарей дворовых ребят, и на этот раз его слова настолько на меня повлияли, что я не выдержал.

Рыдая, я прокричал и нырнул в нору.

– Вот дурачок-то, а, смотрите парни, вперёд головой пошёл, ну вообще…

Последние слова этого парня уже не были мне слышны.

Проталкиваясь всем телом, я неожиданно почувствовал, что у меня зажало грудь.

В глазах неожиданно резко потемнело, и так и не начавшаяся паника застыла где-то внутри моего сознания.

Сбив дыхание, как Алиса из фантазии Кэрролла, войдя внутрь норы, я стал подать всё ниже и ниже, в самую глубь своего призрачного сознания. Смотря на меня сквозь мутную пелену горьких слёз, там меня ждала другая сторона моей жизни.

Раз, два, три… Снова начался отсчёт…

Всегда трудно открывать глаза – необъяснимое предчувствие начинает кирпичик за кирпичиком выстраивать перед лицом всё новые и новые высокие стены. Всё, чего хочется в этот момент – это попытаться сказать или даже выкрикнуть что-нибудь, но это трудно. Потому что, видимо, у тебя нет ни рта, ни глаз, и вообще, тебе совершенно непонятно, где ты, и, самое главное, кто ты.

В это время Слэйн ощутил жуткое жжение во рту – ещё мгновение, и резким взмахом тяжёлых ресниц ему удалось открыть глаза.

Расплывчатое изображение непонятной формы раскачивалось перед глазами из стороны в сторону, как маленькая лодка у каменистого причала. Ещё один взмах ресниц – зрачки медленно сузились, ещё взмах, и очертания каменной полуразрушенной стены одновременно с его сознанием начинали приобретать оттенок реальности.

Сквозь серую дымку грузных облаков чуть заметно пробивались тусклые лучи солнца.

Вот и прекрасно, пожалуй, есть даже вероятность того, что не парализован. Возможно…

Так подумал Слэйн и повернул шею сначала в одну сторону, затем в другую.

Возможно, это лишь побочный эффект от приземления.

Теперь самое главное – это попробовать пошевелить онемевшими конечностями. Настроившись, он медленно стал сгибать пальцы обеих рук и ног.

Гимнастика полуживого астронавта – на мгновение Слэйн ощутил лёгкую эйфорию от того, что остался в живых.

Очаг охватившего его шока постепенно утихал, он даже почувствовал, как дёрнулись мышцы лица – родилась еле заметная улыбка с присущей ей великой мотивацией, а в голове пронеслась приятная мысль: «Всё хорошо, у меня всё получится».

На этих словах он попробовал приподнять шею – онемевшие мышцы тут же дали о себе знать, будто несколько мощных тросов в один момент натянулись и, хрустя под сильным напряжением, ожили шейные позвонки.

Ему следовало оставаться спокойным, он жив – и это самое главное.

Сгибая в локтях руки, он почувствовал, как по ним пробежали мурашки.

Ещё через некоторое время Слэйн начал медленно приподнимать верхнюю часть тела. Похожий на гусеничную машину, он отрывал от земли один позвонок за другим. Наконец, полусидя, он огляделся по сторонам, изучая окружающую картинку реальности.

Над головой он видел словно затянутое плотным тентом пасмурное небо. На просторах необъятной глубины воздушного пространства вспыхивали молнии, похожие на электрических скатов. Небеса давили своей непонятной грузностью, он чувствовал это. В висках ударял маленький, но звонкий молоточек с каждым просветом искр молний.

Слэйн хватался обеими руками за голову и крутил ей из стороны в сторону, несколько раз он наклонялся над землей и предпринимал попытку выпустить из себя застрявший где-то в пищеводе желчный поток. Его тошнило, но ужасно мучительно ничего не выходило наружу.

Он вспомнил про энергетическую пластинку из сухофруктов и орехов, которая осталась во внутреннем кармане его пиджака.

Запустив руку в карман, он нащупал гладкую поверхность и спасительно выдохнул.

Проглотив оставшиеся куски, он поднял голову и удовлетворённо закатил глаза. Долгожданное спасение явилось вовремя.

Слэйн почувствовал облегчение. Не открывая глаз, он вдыхал влажный воздух, в котором чувствовался смешанный запах ржавчины и гнили.

Всё отлично, он вновь выдержал экзамен. Ему нужно успокоиться.

Он настроил дыхание на ровный лад, прислушиваясь к окружающим звукам. Он давно не пребывал в подобной тишине. Теперь же изредка было слышно, как где-то рядом, словно по трубам, протекала сточная вода.