Борис Конофальский - Аэропорт

Все опять жмутся к стенам оврага. Но прапорщик волнуется, ждать не может. Возвращается в конец цепи и суёт Лёше Ерёменко свой офицерский ПНВ, (прибор ночного видения):

— Ерёменко, поднимись-ка наверх, погляди, что там, пока минёры работают.

— Есть, поглядеть, — говорит Лёша, скидывает ранец с гранатами на землю, цепляет ПНВ на свой шлем.

— Лёшка, ты аккуратно, не демаскируй нас. — Говорит прапорщик.

— Есть, аккуратно, — говорит Ерёменко и захлопывает забрало.

И, осыпая песок со стены оврага, лезет вверх. Песок его не держит, Саблин подставляет ему плечо, поддерживает снизу. Еременко достаёт лопатку и уже почти наверху, у самого края, несколькими взмахами вырывает себе площадку для колена. Встаёт и не спеша высовывает ПНВ над краем обрыва. Саблин и прапорщик, и ещё пара казаков, смотрят вверх, ждут.

И минуты не проходит, как Лёша шепчет вниз:

— Взводный, турель вижу.

Это большое везение. Необдуманно ставить турель близко к оврагу.

— Далеко? — Вкрадчиво спрашивает прапорщик Михеенко, он боится вспугнуть удачу.

Лёша снова смотрит:

— Тысяча двести восемьдесят шесть метров. Никаких помех нет, как раз под гранату поставили.

— По цепи, — командует прапорщик, — расчёт ПТУРа сюда, ко мне.

— Передать по цепи, гранатомётчиков в конец строя, — предают казаки.

Тяжело переваливаясь, перегруженные, по дну оврага в конец цепи быстро идёт расчёт гранатомёта: первый номер, Кужаев, тащит рогатку пускового стола, за ним второй номер, Теренчук, на нём прицельная коробка, за ними Хайруллин, у него самый тяжёлый груз, у него из ранца торчат две трубы — ходовые части гранат. Саблин одну гранату тащит еле-еле, а Хайруллина две, да ещё и почти бежит.

— Турель тут недалеко. — Говорит прапорщик. — Приказ уничтожить.

Больше никому ничего говорить не нужно, расчёт гранатомёта скидывает ношу на землю, первый номер лезет наверх к Ерёменко смотреть турель. Двое других собирают пусковой стол. Все остальные казаки тоже не бездельничают, сбрасывают ранцы, берутся за лопаты. Все знают, что будет после. Как только они уничтожат турель, они себя демаскируют и получат ответный удар.

Хорошо, если мины, а может, что и потяжелее прилетит. Ну, на то они и пластуны. Саблин копает в стене оврага нору, но неглубокую, чтобы, если ударят двухсот десятимиллиметровым, не завалило. Затем тут же рядом ещё одну для кого-нибудь из гранатомётчиков. Им самим окопы для себя копать некогда. Они как экскаваторы роют там, на верху, на краю обрыва, площадку для пускового стола. Только земля летит сверху. К прапорщику прибегает радист, он тоже с лопатой в руках. Видно, оторвали его от дела, он тоже копал. А раз прибежал, значит, новая радиограмма. Так и есть, радист суёт планшет Михеенко. Прапорщик читает, лицо его освещает зеленоватый свет панорамы, что падет из открытого забрала. Даже при таком скудном освещении видно, как ему не нравится текст.

— Взводный, ну чего там? — Спрашивает Тимофей Хайруллин, собирая кумулятивную гранату.

— Торопят, сотник говорит, что через десять минут армейцы начнут уже атаку, спрашивает, что с турелями?

— Сейчас одну собьём, — обещает Хайруллин и, закинув гранату себе на плечо, лезет вверх по склону оврага. Туда, где два других гранатомётчика уже ставят пусковой стол. Песок и пыль под его ботинками осыпается, но он упрямо лезет вверх. Но не очень успешно. Саблин воткнул лопатку в грунт, пошёл ему помочь. Взял у Хайруллина гранату, она снаряженная, длинной метр тридцать. Хайруллин забрался повыше, Аким передал ему гранату, а уже у него гранату забрал Теренчук и положил её на ложе.

Первый номер расчёта Кужаев припал к прицелу, смотрел несколько секунд и, оторвавшись, сказал прапорщику:

— Турелька, вроде как, за камнями… — он помолчал, ещё раз заглянул в прицел, — но её край мне видно, думаю, собью первой гранатой.

— Уж постарайся, — говорит прапорщик и кричит: — Приготовиться, всем в укрытие.

— Все в укрытие, — несётся по оврагу.

— Всем в укрытие!

Все, кто не успел соорудить себе окопчик, ускоряются.

Ерёменко роет рядом, только земля летит. Аким вырыл два окопа, теперь заваливается на бок в один из них, закрывает забрало.

Дробовик, ранец, лопатка — всё с ним. Ничего оставлять сверху нельзя, а после обстрела тут будет всё засыпано песком и пылью, если что забудешь — пиши пропало, не найдёшь.

Бойцам штурмовой группы по уставу положены щиты. Щит сам по себе не лёгок. Пеноалюминивый лист, армированный карбитотитановой сеткой и обтянутый ультракарбоном. Вещь крепкая. Пуля в двенадцать миллиметров, конечно, с двухсот и даже с трёхсот метров его пробивает, но вот мелкий или средний осколок щит держит хорошо. Он накрывается им, чуть шевелит его, чтобы щит ушёл в грунт. Всё. Накрывшись таким, в окопе Саблин чувствует себя в относительной безопасности.

— Стреляй по готовности, — говорит прапорщик Кужаеву и сам приседает возле окопа, что выкопал ему Ерёменко. Ждёт выстрела.

Пластуны залегли. Тихо стало, у пускового стола остались первый и второй номера расчёта. Из окопчика Акима их видно, только глаза подними.

Сидят: первый номер сидит, припав к прицельно камере, второй сидит, держит гранату наготове. Мало ли, вдруг первой не накроют. Они так долго сидеть могут. Ждать выстрела нет смысла. Саблин закрывает глаза и тут же слышит:

— Выстрел. — Говорит первый номер Кужаев.

— От струи, — орёт второй номер Теренчук.

Струя, выхлоп ракеты никого задеть не может. Гранатомётчики сидят на три метра выше всех, да и зарылись все остальные в землю, рядом с ними никого нет, но таковы правила.

И тут же резкий, звонкий хлопок.

Шипение пол секунды, и быстро удаляющийся свист. Прапорщик одним коленом в окопчике, но сам внимательно следит за расчётом ПТУРа. Секунда, две, три, четыре, пять…

— Накрытие, — сухо говорит Кужаев.

— Накрытие? — Переспрашивает прапорщик.

— Да, — кричит сверху Теренчук.

— Всё, слезайте оттуда, — приказывает взводный.

— Сейчас, стол спустим. — Говорит первый номер.

И тут же где-то совсем недалеко, там, над оврагом, хлопает мина. По звуку восемьдесят миллиметров.

— Бросьте его там, — кричит прапорщик, — в укрытие.

Гранатомётчики с пылью и песком кубарем летят вниз оврага, казаки указывают им их окопы. И не успевают они в них спрятаться, как на овраг дождём начинают сыпать мины.

«Ну, началось», — думает Аким, подтягивая ноги под щит.

Да, началось. Вернее, начался. Так начался бесконечно долгий и тяжёлый бой за «камни», за первую линию обороны перед Аэропортом. Так для него начиналась битва за Аэропорт.

Мины били и били, но батарея, видимо, была далеко. Намного западнее. Две трети мин рвались над оврагом, на плоскости, в овраг их залетало немного. А те, что и залетали, были не очень опасны, опасны были только те, что попадали в восточный скат оврага. Они могли бы наносить урон, не закапайся пластуны в землю. Но даже в окопе сидеть и ждать свою мину дело тошное. Никто не поручится, что рано или поздно одна из таких штук не залетит прямо в твой окоп. И тогда не спасёт тебя даже самая тяжёлая броня.