Райан Зильберт - Шторм света [litres]

«Никаких галстуков. Нет времени. Нужно идти».

Он целенаправленно шагает по коридору, легко спускается по застеленной ковром лестнице, идет к светящемуся знаку «ВЫХОД». Вспоминает, что его бумажник остался в комнате наверху и на миг останавливается – у него же нет денег ни на такси, ни на автобус – а потом шагает дальше, не оглядываясь, и широко улыбается. Разумеется, ему не нужен билет на автобус, ведь его подбросит один из его друзей.

– Не придется потеть, – бормочет он себе под нос. – Никаких проблем.

Старик бодрой рысцой минует пост дежурной медсестры, поворачивает в сторону кухни – за ней находится служебный вход. Не стоит беспокоить охранников; он просто сбежит через служебный вход и будет таков. Уоллес легко находит дверь и уже берется за ручку, как вдруг ему на плечо опускается чья-то рука.

– Мистер Джонсон, вам нельзя здесь находиться, – говорит медсестра. Ее губы сжимаются в тонкую, неодобрительную линию. У нее на груди именная табличка с надписью «ДЖЕННА», но Уоллес ее не узнает, и его охватывает приступ иррациональной злости из-за того, что эта незнакомка знает его имя, из-за того, что она задерживает его, хотя ему нужно быть совсем в другом месте.

– Пустите меня! – рявкает он. – Мне нужно идти.

– Вам нужно вернуться наверх, – заявляет эта негодяйка.

Ярость Уоллеса разгорается с новой силой, но это не злость обиженного на жизнь пенсионера, который любит поворчать, мол, в годы моей юности все было лучше. Эта злость намного мощнее, она всеобъемлюща. Ярость собирается в его груди в одну точку, как сжатый кулак. Он уворачивается, отступает на шаг, и заветная дверь немного приближается.

– Мне нужно туда , – говорит он. – Вы не понимаете . Вы не часть этого.

Медсестра расправляет плечи и тянет к старику руки, явно вознамерившись схватить его за плечи.

Рука Уоллеса взлетает вверх, словно атакующая змея, и ударяет медсестру по щеке.

Женщина вскрикивает и прижимает ладони к щекам, а Уоллес не теряет ни секунды. Он хватает медсестру за голову, его пальцы впиваются в ее пальцы, а потом он дергает ее на себя и бьет коленом по лицу. Раздается тошнотворный хруст: нос медсестры ломается, и она падает на пол, жалобно стеная.

– Нельзя опаздывать, – довольно говорит Уоллес и проворно выскакивает на улицу, в объятия ночи. Он еще ни разу в жизни не бил женщину, но сейчас весело думает, что совершенно не расстроен, ведь у него не было другого выхода. В конце концов, ему нужно быть в другом месте.

Пятьдесят лет назад, когда Уоллес учился в старшей школе, он как-то раз подрался с десятком парней во время бейсбольного матча. Он даже не помнил, из-за чего началась та потасовка, знал только, что должен в ней участвовать. Уоллес давно не вспоминал о том вечере, о сердитом сопении, шарканье ног, звуке ударов, хлюпанье грязи под ногами, о том, как кулак погружается в чью-то плоть, – но он думает об этом сейчас, хотя его тело давно состарилось, а в воздухе не витает запах пота и крови. Будь он проклят, если сейчас не чувствует себя солдатом, готовым пойти в атаку.

И, черт возьми, это просто потрясающее ощущение.

– Мы едем не в ту сторону.

Шестой удивленно смотрит на Оливию, потом переводит взгляд на зеркало заднего вида – в нем по-прежнему отражается нависшая над Международным выставочным центром огромная туча. Кэмерон Акерсон и старик внутри – так близко, что Шестой бесится от бессилия, ведь ему так хочется схватить их обоих, зафиксировать и день за днем неторопливо изучать, посмотреть, что у них внутри… Однако даже он согласился, когда Оливия приказала отступить к месту встречи, дождаться прибытия подкрепления и лишь потом выдвигаться к цели. В конце концов, она начальница, ей решать, так что теперь Шестой немного нервничает, наблюдая, как Оливия застыла на сиденье, зрачки у нее расширились, а сама она заявляет, что они едут не туда.

– Мне казалось, вы сказали…

– Плевать, что я сказала! – кричит Оливия, срываясь на недовольный визг – Шестой и не подозревал, что она способна так верещать. – Мне нужно обратно! Меня пригласили!

Шестой внимательно на нее смотрит, и волосы у него на затылке встают дыбом. Точки на висках Оливии, которые подключены к программам, управляющим ее телом, обычно такие маленькие, что их можно принять за веснушки, вдруг начинают светиться у нее под кожей, как рождественская гирлянда. Что-то – или кто-то – химичит с ее системами жизнеобеспечения.

«Проклятье».

Он же говорил ей, что не следует самой сюда ехать, что ее высокотехнологичные протезы и системы уязвимы перед этим пареньком, Акерсоном…

Но мальчишка Акерсон сейчас как минимум в километре отсюда, непохоже, что это его работа. Шестой еще никогда не видел у Оливии такого выражения лица, как сейчас. Она сама на себя не похожа: вид у нее диковатый, лицо словно окаменело, женщина выглядит как человек, полностью утративший связь с реальностью. Что бы с ней ни происходило, дело не только в программном обеспечении, управляющем ее телом. Что-то происходит с ее мозгом.

– Парк, – резко говорит Шестой, давит на газ и снова смотрит на дорогу. – Извини. Боюсь, ты в зоне риска. Понимаешь? Ради твоей же безопасности…

– НЕТ! – взвизгивает Оливия.

Ее зубы клацают в нескольких сантиметрах от уха Шестого, и он едва не нажимает на тормоз, но вовремя останавливается, заметив, что Оливия уже отстегнула ремень безопасности. В случае резкого торможения она вылетит из машины через лобовое стекло.

– Парк! – кричит Шестой, а потом, наплевав на правила этикета, добавляет: – Оливия! Пристегни этот чертов ремень!

Увы, Оливия не слушает. Она подскакивает на сиденье – глаза блестят, зубы оскалены, точно загнанное в угол животное. Шестой вскидывает руку, чтобы защититься на случай, если Оливия вздумает его стукнуть («Ради бога, не бей меня, только не бей», – думает он), машина виляет в сторону, и Шестой в последний момент успевает выправить руль, предотвратив столкновение с огромным внедорожником – тот уносится в противоположную сторону, сердито сигналя.

– ПОВЕРНИ ОБРАТНО, ОБРАТНО, ОБРАТНО! – визжит Оливия и бьет кулаками по ветровому стеклу. Под ударами ее усиленного титаном кулака по стеклу, подобно паутине, начинают расползаться трещины.

Нужно съехать с дороги, найти какое-то место, где Оливию можно будет изолировать. Впереди показывается знак следующего поворота, до него еще несколько метров. Шестой крепче сжимает руль, медленно сбрасывает скорость до тридцати пяти, тридцати, двадцати пяти миль в час. Он набирает в легкие побольше воздуха и смотрит на Оливию, надеясь, что она каким-то образом сумеет прийти в себя…

Но Оливия на него не смотрит. Она скребется в дверь, и Шестой кричит: