Гарет Пауэлл - Угли войны [litres]

Конечно, знавала я и другие дома. На мгновение мои мысли обратились к Седжу и трем месяцам, проведенным с ним на вилле в Наксосе. К тем душистым ночам. До «Злой Собаки» та вилла была для меня самым близким во взрослой жизни подобием собственного дома. После смерти родителей я нигде не была своей. Жила на чемоданах. Обитала в общежитиях Академии, потом на разных кораблях, но все это мимоходом. Я, пока не попала сюда, нигде не пускала корней. За последние три года «Злая Собака» и ее команда стали единственной константой моей жизни. Они дали мне желанное одиночество и компанию, когда я в ней по-настоящему нуждалась. Каюты и мостик стали мне привычны, как комнаты дома, где я жила в детстве, и мысль, что их скоро не станет, причиняла невыносимую боль.

Я замерла, борясь с искушением приказать «Злой Собаке» остановиться, развернуться и на полной тяге мчаться к Камроз. Но едва эта мысль сложилась у меня в голове, я поняла, что никогда не отдам такого приказа. Не для того мы так далеко зашли, чтобы удирать, поджав хвост. Нас, может быть, дожидались выжившие. Самое малое, что мы могли для них сделать, – проверить обломки крушения на признаки жизни, даже если проделывать это придется под обстрелом. Атаковав нас, бывшие соратники «Злой Собаки» обнаружат свою вину в крушении «Хейст ван Амстердам» и тем обвинят Конгломерат в агрессии против гражданского судна Внешних. Такое не проходит безнаказанным.

Я не могла отделаться от мысли, что на лайнере находились сотни людей. Сотни потенциальных жертв. Кулаки у меня сжались в ожесточенной решимости. Пассажиры и персонал «Амстердама» – не военные. Виновные в убийстве гражданских – мужчин, женщин и детей – должны быть призваны к ответу. А если кто-то остался жив – и каким-то образом продержался неделю после атаки, – я не видела иного выбора, как сделать все для их розыска и спасения, даже под угрозой смерти.

Под конец третьих суток полета моя тюремная камера стала опускаться к внутренней поверхности, где мне виделось что-то наподобие покинутого города. В центре высился десятикилометровый зиккурат. На всяком другом фоне он выглядел бы громадой. Здесь – чуть заметным пупырышком на темной плоскости. Он был выстроен из того же материала, что и все вокруг, и напоминал какую-то узловую станцию. От его основания во все стороны разбегались трубы и провода, образуя паутинный скелет окружающего пирамиду города. Светлые точки, рассыпанные по плитам-ступеням, вблизи оказались дверями, подобными той, от которой начался мой путь. То, что моим утомленным глазам поначалу представилось стайкой светлячков, превратилось в скопление летающих комнат, каждая из которых двигалась по своей траектории, влетая и вылетая из отверстий в зиккурате, как автобусы въезжают и выезжают с автовокзала. От их мельтешения пирамида чем-то напоминала улей, и теперь я по-настоящему оробела. До сих пор я больше думала о преследующих меня людях, а внутреннюю структуру Мозга полагала такой же пустой и заброшенной, как его поверхность. Но эти летающие коробочки не выглядели забытыми пережитками с некогда заданной программой. А если они использовались, значит мне вскорости предстояла встреча с обитателями этого невообразимого, почти непостижимого артефакта. От этой мысли у меня холодела кровь. Я, крепко сжав кулаки, смотрела, как плавучая тюрьма приближается к башне ступенчатой пирамиды.

Как можно было всего этого не заметить? Сколько разных рас обследовали Объекты Галереи! И ни одна не сообщала даже об отверстиях на поверхности, не говоря уж о подземной сети. Или весь этот пузырь существовал вне обычного пространства-времени? Такая гигантская полость явно не уместилась бы в пределах Мозга – он сам по себе не больше планеты средней величины. Может быть, я не заметила перехода в портал между измерениями, ведущий в какое-то высшее пространство – или даже в сам гипер? Это, конечно, отчасти объяснило бы, как можно сотни лет не замечать маленькой звезды, горящей внутри планеты.

Но если все и вправду так, каким образом я так просто сюда попала?

Отверстие, в которое проникли мы с Адамом, невидимо сверху, но это не объясняет, почему никто до нас на него не наткнулся. Главные каньоны за прошлые годы исхожены экспедициями. Или просто никому не повезло заглянуть именно в этот участок лабиринта? Или – от этой мысли по коже у меня побежали мурашки – кто-то его уже находил. И рискнул заглянуть внутрь, и даже добрался сюда, где его и уничтожило то, что скрывается в этой темной громаде.

Господи, как я тосковала об оружии! Хотя бы обычный пистолет, лишь бы что-нибудь сжать в руке ради уверенности и спокойствия. Но, сколько ни желай, оружие не появится. При мне были только собственные руки и ноги и еще навыки, приобретенные на военной службе. Только много ли от них проку в рукопашной схватке с выстроившей все это расой? Что такое обезьяньи пальцы против существ, способных создавать солнца?

Неуклонно приближаясь к зиккурату, я уже различала ту дверь, на которую нацелилась моя кабина. Вблизи я (с превеликим облегчением) разглядела, что в коридоре за дверью меня вроде бы никто и ничто не ждет. Впрочем, не много утешения принесло это открытие рядом с гигантской пирамидой в титанической пещере с каменным небом, где я сама себе представлялась жалким карликом.

Без всякой видимой спешки стеклянная дверь моей летучей тюрьмы мягко приникла к такому же барьеру, перекрывшему вход в коридор. Свет над головой из белого стал голубым, и обе прозрачные двери ушли в стены. С ними пропало высохшее, растрескавшееся пятно крови Адама. Я приготовилась к перемене воздушного давления, но не ощутила его. Меня все еще окружал персональный воздушный пузырь, и воздух в нем оставался таким же свежим, как в миг, когда я выползла из-под обломков «Амстердама».

Коридор впереди был неотличим от прежнего, по которому я прошла три дня назад. И здесь полупрозрачные стены сияли жемчужным светом. Я опасливо, крепко придерживаясь за края проема, шагнула в дверь своей тюрьмы. Двигалась я медленно, как бабочка, робко выбирающаяся из скорлупы куколки. Ноги онемели, зато успели отдохнуть в вынужденном бездействии.

Гибель Адама колола мозг, как засевший в нем острый осколок, но я знала, что время справляться с горем придет позже. Пока что важнее всего было найти выход на поверхность.