Ольга Ворон - Ангелы: Анабазис

Чуда не произошло. Михаил зажмурился и опустил голову. Теперь — стрелять и уходить. Время поджимает. Пережимая предплечье, неловко поднялся. Огляделся — люди стояли вокруг молча. И все смотрели не на раненного, а на него.

Стратим склонила голову на бок, пытливо приглядываясь к ране. Потом протянула руку к протекающему предплечью и тонкими пальцами тронула самый исток ручейка. Михаил почувствовал, как рану опалило холодом. Морозом проняло до костей всё тело. Мгновенная вспышка и тут же — боль исчезла, оставив в нём только послевкусие стылой проруби. Стратим слизнула чёрную каплю с пальца и улыбнулась. Легко и свободно, как улыбнулась бы женщина его реальности.

— Сейчас…подождите, Пресветлый… — хрипло повторил Маугли.

Михаил крутнулся на пятке, присел перед раненым.

Глубоко вздохнув, Маугли открыл глаза. И с трудом начал подниматься на локтях.

— Ох-ты ж, мать! — вздохнул за плечами Батон.

Яромир оказался возле Маугли первым — помог приподняться, сунул флягу в губы, поддерживая, начал поить. Но Медведев уже не смотрел — выдохнув, он, как был, сел на землю, устало бросив плечи.

Зубров присел рядом и сжал перепачканную кровью руку — у самого Михаила сил не нашлось. Плыл перед глазами мир, искрились зелёным и алым его берега, смешивались дороги, капли оплывали в лужицы и стремительно вливались в единый поток, уходящей за горизонт. Рушились стены колодцев, осыпаясь и выворачиваясь наизнанку, на ладони бурлящего песка поднимали к звёздному своду. Бешеный ветер трепал ветви, срывая и унося листья к бледному лику небесного светила. Листья били в полный диск луны, и раздавался гулкий колокольный звон, похожий на голос Ярослава…

— Кто он? Слышишь? Кто? Ей-свет, я тебя всем святым прошу!

— Я знаю не намного больше, чем ты! Он — Отец! Не Великий, не Святой, не Чудотворец! Никакого другого потенциала, кроме этого!

— Послушание молчания?

— Да не скрываю я ничего, Яр! Что знаю, то говорю! Сам не понимаю, что случилось!

Михаил, не открывая глаз, улыбнулся. Стало неважно — что произошло. И также неважно, кто он. Роли, статусы, победы, поражения, мнения, решения, оценки… Он словно побывал в параллельной реальности, откуда можно смотреть на жизнь отстранённо и легко, зная истинные ценности. Только вот вспомнить их теперь никак не удавалось — образ таял где-то возле сердца. Он предчувствовал, что это состояние понимания законов всего мироздания ненадолго — страхи и сомнения затрут его, словно ветер и песок рисунки на скалах. Но, возможно, наступит час, когда оно повториться. И ещё. И ещё. И однажды останется в нём знанием истины, чувством своего места и пониманием правильности мироздания.

Открыл глаза — Юрий и Яромир. Такие разные люди: пожилой и молодой, приземистый крепыш и рослый атлет, светлый и тёмный — они показались ему похожими, словно братья. Одновременный поворот, нелегкие взгляды, усталые плечи. Остро пронзило невесть откуда взявшееся понимание, что двоим, таким похожим, не хватит места в этой дороге.

Михаил стиснул зубы, привстал и махнул рукой:

— Двигаем! Времени мало!

Он точно знал, что оно на исходе. Знание бралось из ниоткуда, оно просто жило внутри. Там, во внутренней копилке всяческих знаний — от тех, что сохранились после зверепредков до тех, что получались собственным опытом, — словно прошло цунами. Оно свалило стройные ряды башен и пирамид понимания, сровняло с землёй, казалось, вечные постулаты, опрокинуло идеи и представления. Оно убило спокойный холодный город иллюзий, по кирпичу, по блоку, по представлению собранный им за всю его жизнь. Город, где было страшно душе, блуждающей в непонимании среди недостроенных зданий и небоскрёбов, нуждающихся в тысячах подпорок. Цунами смыло шаткие дома, казавшиеся на века отстроенными произведениями логики. И на страшной, избитой, исковерканной стихией земле, полной обломков вер и огрызков пониманий, медленными тонкими ростками потянулось вверх Знание. Он, затаив дыхание, смотрел на то, как проклёвываются из древних, ссохшихся, потерявших надежду семян зелёные листики, видел, как они упирают лбы в грязевую корку, оставленную стихией, и как трескается земля, пропуская мощь будущего леса. Видел, но не мог знать — что за деревья будут расти в его мире…

Руки привычно держали оружие, тело работало, уже буксуя, с трудом выдавая необходимую мощь на преодоление препятствий, но сердце звенело странным восторгом, словно, оторвавшись от происходящего, оно уже смотрело далеко в будущее и знало — всё будет хорошо. Но это нутряное знание никак не укладывалось в представления рассудка. И не было триединства чувств, логики и тела. Вырвавшееся из оков обыденности сердце летело, таща за собой, словно во времена первой влюблённости, когда весь мир по колено, когда на самом пределе, предела не ощущаешь, и когда ты способен на алогизм и крайнее дуралейство, и, что наиболее странно, — мир с тобой соглашается.

Всеволод бежал недалеко. Он шугался предлагаемой помощи тэра, шарахался от заботы Яромира, стремящегося поддержать. Он не помнил. И это тоже наполняло сердце Медведева радостью — была победа над смертью, была помощь, равная жизни, но не возникло обязательств, обременяющих обоих — и дарителя, и получателя дара. И принять решение становилось легко, так же легко, как и понять простое, что Всеволод, преданно смотрящий на него и готовый на исполнение любого приказа и прихоти, — обуза для него и подарок судьбы для Ведущего тэра.

— Стоп! Устье.

Остановились, вжались, замерли.

Туннель поднимался вверх и заканчивался узким горлышком дыры, в которой виделся красный свет. Пролетающие там вишнёвые «солнышки» будто маркировали пространство знаком опасности — «Не входить!».

Медведев прислушиваться к предостережению не стал. Выдвинулся, не предупредив своих. Пока добирался до дыры, чувствовал сзади движение. И, только дойдя, сориентировался — Юр-сан, Батон, Яромир и Маугли. Хмыкнул. Страж не мог отпустить его одного, Батон настолько балбес, что, как бывало, проигнорировал чужой приказ, Яромир не из тех, кто слушает чужие команды, а Маугли… У Маули тут было два значимых человека.

Тихим привидением возникла Стратим, плавно опустилась на землю рядом.

— Ну и хрень… — протянул Анатолий.

И выразил ощущение всех.

Большой круглый зал вмещал в себя сотни охотниц-скопов. Едва шевелящимся, тихо шуршащим покровом кожистых крыльев они укрывали все поверхности. Стены, потолок, пол — везде к камню приникли притихшие гарпии и ждали. Кого — не трудно было догадаться.

— Вот жопой чувствовал, что слишком легко идём! — сплюнул Батон.

— Легко, — задумчиво согласился Юрий и указал. — Вот там проход дальше.