Ольга Ворон - Ангелы: Анабазис

— Боры! — раздался клич одинатов.

Михаил махнул рукой, из-за спин присевших перед рывком стерв приветствуя уходящих в устье воинов. Яромир уводил под защитой Стратим его «таёжников», молчаливого Полынцева и нескольких подраненных тэра. В кольце воинов мелькнули смоленные волосы королевы. Один взгляд пронзительно-чёрных глаз — и вот они уже за порогом каменного портала.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох поглубже, словно перед выходом из палатки в буран.

И — вперёд!

Туда, где уже не было моментов тишины, где кружился воздух, испугано мотаясь между смертями. Где дрались ненужные, незначимые ему твари, погружая друг друга в боль и бездну отчаянья. Где не было ничего, за что стоило бы умирать. Ему, его друзьям, его недругам. И даже Королеве — не за что. Но это ощущение бесцельности затрат было всего лишь чувство. Такое же нелепое, как и десяток дней назад ненависть к пленнику за его существование, за проблемы, что потянулись вслед за его захватом. Глубоко внутри он уже знал, что всё в мире имеет свою цель и ценность. И что встреча Отца и Матери не может быть случайностью, как не бывает случайностью падение яблока на землю, таяние снега под солнцем, рождение и умирание. Закон распространения сил стал таким же значимым и явным, как закон всемирного тяготения или сохранения энергии. А значит там, впереди, за лезвием, по которому предстояло бежать, его ждало нечто, что для мира важнее его жизни, значимей прерывающихся сейчас судеб. И нужно дойти, чтобы понять — что это.

Магуры слаженно шли рядом. Хрипло дыша, тихо и быстро перебирали лапами. Напряжённые мышцы, уже разогретые к бою, обливали кожу кисло-пряным п о том. Ускорились. Как один — и люди, и магуры — ринулись в проём. Прыжок. Со всех сторон взорвалось пространство — хлопнули, раскрываясь, крылья. Когда Михаил упал, неловко придя на колено, вокруг об каменный пол сначала ударили пружинящие стопы, а потом жёстко врезались когти мощных лап. Выпрямлялся рывком. Тэра уже стояли наготове. А магуры мгновения медлили. Кожистые крылья, увешенные клинками, словно украшением из красного золота, оставались в неподвижности, давая ему возможность встать, а охотницам Гнезда осознать приход воинов.

А потом они закричали. Вместе. Не сговариваясь, люди и магуры огласили рёвом итак сотрясающийся от криков зал. И приковали к себе внимание всех.

Михаил ещё успел увидеть впереди, где-то на центре зала, каплю цвета хаки вокруг чёрной тонкой фигурки.

И началось.

Кто раз хотя бы был в глубине ножевой схватки группа на группу, тот на всю жизнь, наравне со шрамами, сохраняет память о лезвиях, разбивающих воздух на осколки. О перечёркнутом линиями клинков и чёрными струями пространстве. О скользких руках. О внезапном холоде в подрубленной кисти. И жаре в ране, где коснулся клинок. О досадном взмаргивании на чужое лезвие. О толкотне. О грязи под ногами. А, может быть, уже и не грязи. О вскриках и хрипах, которые ни с чем не спутаешь.

И о боязни зацепить своего…

Так получилось, что Михаил и тэра и мугур в этой бойне принял как своих. Как тех, против кого не направляют оружие.

Стиснув зубы, Михаил метался в центре каре, используя любую возможность всадить клинок в нападающих скопов. Так же поступали и тэра. Сперва пробиться удавалось нечасто. Магуры шли плотно, прилежно защищая своего Отца. Набрасывающимся на них охотницам один на один — да даже десять на одну! — не оставалось бы шансов, но в схватке, где врагов сотни, и новые прибывают на место выбывших с чёткостью подающего механизма обоймы, магуры выдержать не могли. И вокруг всё чаще взметались вверх фиолетовые крылья падающих защитниц и освобождалось пространство, в которое лезли скопы. Стервы-воины стягивались к Отцу, стремясь закрыть, но их оставалось всё меньше. А вход во Дворец, — большая чёрная дыра, посреди мелькающих звёзд и туманностей перед глазами, — был уже почти рядом, но всё равно — очень далеко, на расстояние десятка жизней, теряемых с каждым шагом.

Вкладываясь в бой, Михаил не глядел вперёд, туда, где шли Стратим и люди. Возможности не представлялось. Но нутряным знанием понимал, что они прошли. Должны были пройти. И теперь дело за ним. Потому без сомнений вкладывался в клинок. Рядом разрезала пространство долгими дугами катана друга. Зубров шумно выдыхал, подавая напряжение в удары. С другой стороны с размеренностью и стойкостью автомата работал ножом седой тэра. Он же сваливал из пистолета тех стерв, которым хватало ума и ловкости перепрыгнуть заслон магуров. Стрелял тэра отменно, как и колол. Пока не споткнулся на полдороге. Замер и стал рушиться.

— Черт! — Прошипел Медведев и подцепил рукой падающего. Не удержал. Пришлось упасть на колено, чтобы перехватить удобнее. Обшарил взглядом — ран не было. Крови много, но вся чужая. Раны не видно.

— Михалыч! — вспомнил старика по имени. Тэра не отозвался.

— Брось! — рявкнул Зубров, продолжая рубиться. — Он мёртв!

— Ран нет!

— Мёртв! Оставь!

— Своих не бросаю! — упрямо отозвался Михаил, подсаживаясь под упавшим.

Блеск стали возле корпуса скорее ощутил, чем увидел. Прянул в сторону.

— Мёртв! — повторил Зубров, с ноги вытаскивая катану из груди тэра. И тут же отвернулся, клинком отсекая налетевшей стерве полкрыла.

Михаил мгновение смотрел на лицо старика. Белое, в подтёках крови и пота. Под слипшимися седыми волосами. Лицо не сдавшегося старости человека. Рядом кто-то из «щитов» припал на колено и вытащил из руки мёртвого товарища пистолет. Тут же рявкнул выстрел. Сиреневое крыло царапнуло по спине. Михаил выгнулся, почувствовав, как лопнула ткань на плечах. А может, что и под тканью — не понял. Отпустив труп, встал. Возле него, помимо десятка воинов-стеры, осталось только трое тэра и Юрий.

— Двигаем! — Михаил перехватил рукоять ножа и бросился вперёд.

Магуры слажено рявкнули.

Злость — невероятная, чужеродная злость — закипела в крови. Он никогда не считал себя образцом терпимости и гуманизма, но без нужды старался в конфликты не ввязываться и на жестокость не идти, а теперь вдруг почувствовал, как кружит голову бешеное желание рвать и крушить. Мир сузился до зоны поражения. Голову залило кипящим оловом ненависти. К другу, к себе, к миру, заставляющему делать непотребное. И тело заработало, перемалывая эту ненависть через жернова движения. Яростного движения, на самом пределе возможностей. За доли секунды он вырвался вперёд, миновав своих телохранителей. И тут же понял, что не нужны ему они. Как живые щиты, как закрывающие собой существа — не нужны. Это он им необходим. Как смысл этой дороги. Потому и место его — впереди!

Скопы, попадающиеся на его дороге, отлетали, нелепо барахтаясь вооружёнными крыльями в попытке сохранить равновесие и не попасть под лезвия товарок. Пленить безумца, дико орущего и ищущего мясо, чтоб вонзить клинок, не просто. Да и догоняющие его клином магуры и люди давили и раздвигали противника, словно нос корабля тонкий ледок, не оставляя шанса на результативную атаку.