Игорь Маранин - Школа зомби Изы Марк [СИ]

На первом уроке мне едва не откусили руку.

Спас Джем: огрел ученика каучуковой палкой по голове — и тот рухнул на пол. Я даже не пискнула: полтора года нищеты научили меня прятать чувства, словно ворованный шоколад, в потайной карман. Неуклюжая фигура на полу встала на карачки, потрясла по-собачьи головой и, поднявшись, уселась за стол как ни в чём ни бывало.

— Продолжайте, — сказал охранник. — Коленька уже успокоился.

О школе Изы Марк писали в те дни много: одни с оптимизмом и надеждой, другие с любопытством, третьи — с откровенной ненавистью. Последних было большинство, и ожидание неминуемой трагедии витало в воздухе. Букмекеры публиковали списки школьных сотрудников и принимали ставки на имя первой жертвы. О школе спорили в социальных сетях и оффлайне и даже в ящике для стариков (как уже тогда называли телевизор) бесконечно перебирали одни и те же аргументы. Так старый холостяк перебирает утром нестиранные носки в поисках свежей пары и никак не может отыскать.

— Продолжаем занятие! — произнесла я, отойдя подальше от Коленьки. — На картонках, лежащих перед вами, нарисованы предметы, нужно указать лишний. Не торопитесь, я подойду к каждому.

В прежние времена в замке, где располагалась школа, трудилось до сорока слуг — говорят, все они были чистыми и погибли во время Чипаколипсиса вместе с хозяевами. Теперь здесь заправляла госпожа Марк — правительство субсидировало открытие реабилитационной школы для одноухих и их жертв.

— Покажи, какой предмет лишний! — обратилась я к ученице по имени Нина. В руке Нина сжимала дорогой костяной гребень ручной работы. Вещи из прежней жизни, память о которых странным образом жила в искалеченном сознании, самая большая ценность бывших. Признак того, что они не ушли за край окончательно. Из левого уха ученицы торчали остатки модного несколько лет назад интерфейса. Видно, кто-то вырвал в драке, в борьбе за собственную жизнь — вырвал грубо, изуродовав некогда красивое лицо. Поколебавшись, Нина выбрала ответ. Затем рука её дернулась, и женщина занервничала, беспорядочно водя гребнем по голому черепу. Я невольно замешкалась: под этим голым черепом, под обезображенной кожей, где-то там среди руин души — невидимой и неведомой для нас — остались обычные человеческие чувства.

— Всё правильно, Нина, молодец! — и гребень тут же вернулся на стол.

Я пошла между рядами, читая имена на тёмно-синих робах и спрашивая ответы. И в какой-то момент, забывшись, оказалась рядом с Коленькой. Одноухий ухватил меня за руку и потянул к себе. Ему почти удалось добраться до моей шеи, но охранник был начеку. Одна рука его обвилась Коленьке вокруг горла, а другая стала бить концом палки в челюсть, в ухо, в пустую глазницу. В конце концов, опрокинув стол, мы полетели на пол — и все пять недавно установленных камер одновременно повернулись к нам, фиксируя происходящее. Через пару минут прибежал ещё один охранник и выволок Коленьку из зала, по пути приложив головой о косяк. Впрочем, что ему от ударов? Он их не чувствует.

— У вас кровь, Катерина Павловна, — Джем помог мне подняться, усадил на стул и протянул салфетку.

— Кровь?

— Ничего страшного, царапина.

— Царапина?

Я никак не могла угнаться за словами мыслью.

— Разрешите, вытру, а то одежду запачкаете. Вот так… Вы в порядке? Посмотрите сюда: сколько пальцев видите?

Перед моим лицом возникли тощие пальцы Джема.

— Три, — справилась я с заданием. — Окно… Можно приоткрыть окно?

— Мигом! — непонятно чему обрадовался охранник.

Сделал шаг (мне понадобилось бы три), протянул руку, и в распахнутые створки ворвался влажный сентябрьский ветерок. Как будто только и ждал, когда ему откроют. Вернулся Лука, второй охранник, объявил, что урок окончен и застыл, поигрывая дубинкой и наблюдая, как ученики покидают класс. Они выходили цепочкой, другом за другом, словно куклы, покидающие сцену театра марионеток. Только одна фигура нарушила строй. Я испуганно дёрнулась, Джем вскочил на ноги, но фигура не собиралась нападать: держа голову почти параллельно плечу, Нина протягивала мне свой гребень.

— Спасибо, — прошептала я, и, символически расчесав волосы, отдала обратно.

— Никогда такого не было, — произнёс Джем, когда мы вышли в коридор и оказались вне видимости камер. — Им же лекарство колют, Паскаль в шутку его тормозином зовёт.

— Паскаль?

— Доктор наш.

— Ах, да… Спасибо, Джем! Если бы не вы…

— Ерунда… Я вот понять не могу: Коленька вообще тишайший…

Меня передёрнуло. Лапы Коленьки мне теперь всю жизнь сниться будут.

— …он и без тормозина никого не трогал. Чепуха какая-то!

Охранник развёл длинные руки в стороны, словно собрался обнять облако. Я уже достаточно пришла в себя, чтобы заметить: мой спаситель хочет сказать что-то ещё, но не решается. Вопросительного взгляда оказалось достаточно. Умный! А ведь поначалу совсем не глянулся: слишком долговязый, слишком тощий, слишком невзрачный. Неформатный какой-то мужчина, а я всегда опасалась тех, кого нельзя классифицировать. Жизнь хороша своей предсказуемостью.

— Катерина Павловна, понимаете, какое дело… — начал он.

— Пока нет, — насторожилась я.

— Про случившееся… Вокруг школы журналисты ведут экскурсии.

— Дискуссии.

— Ну да! Я, когда волнуюсь, слова путаю. Вы бы не рассказывали никому, что случилось? Не хочется работу потерять.

— Это плохой совет, Джем!

Хриплый и резкий, будто карканье, голос госпожи Марк, заставил нас вздрогнуть. Она остановилась рядом, опираясь двумя руками на мужскую трость, и в накинутой на плечи тёмной шали напоминала нахохлившуюся птицу. Края шали свисали с локтей, словно крылья, и сквозняк-ветерок легонько покачивал их. На вид Изе Марк было за пятьдесят: некогда круглые щёки её опали, и время резко очертило губы и удлинило нос. Зелёные глаза казались огромными — наверное, из-за непропорционально маленького лба.

— Я не буду скрывать наши проблемы, — надменно произнесла она. — Если журналисты раскопают их сами — выйдет хуже.

Взгляд у госпожи Марк был тяжёлым. Она перевела его с охранника на меня, словно перетащила чугунную гирю.

— Надеюсь, этот эпизод не отвратит вас от работы в школе? — прокаркала директриса.

— Не отвратит, — пробормотала я.

— Я распоряжусь, чтобы вам выписали премию.

Иза Марк ещё раз пристально глянула на меня и, развернувшись, зацокала каблучками по каменному полу.

Джем передернул плечами.

— Я её боюсь, — признался он.

— Я её боюсь…

Слова вылетели сами, помимо воли. Хорош защитник! Сперва чуть не облажался, а теперь и вовсе — «боюсь». Какого анчибела коротышка сегодня разбушевался?! Может, Паскаль ему тормозина не вкатил? Средство дорогое, дефицитное — продал на сторону, понадеявшись на тихий нрав Коленьки. Ряху разобью, ежели так.