Дарёна Хэйл - Девочка с самокатом [litres]

– Ренли? – тихо, почти шёпотом зовёт Эмбер. – Ренли?

Пёс замирает и поднимает лобастую голову. Одно ухо у него наполовину отсутствует, нос оцарапан, на шерсти полосы крови и грязи. В тёмных губах у него что-то блестит, и ей не надо приглядываться, чтобы догадаться, что там. Кольцо.

Это безумие, это невероятно, но где бы ни пропадал этот пёс, он вернулся и нашёл свою хозяйку по запаху. Жаль только, никогда не сможет рассказать, сколько лет и сил пришлось на это потратить.

Эмбер поднимает руку, запуская её в спутанную шерсть на холке собаки.

– Если ты позволишь мне встать, – она слабо улыбается, – я отведу тебя к твоей хозяйке. Договорились?

Ренли отчаянно молотит хвостом. Договорились.

Они не ложатся спать до самого утра: Дженни плачет, ни на секунду не отрываясь от Ренли, пока тот пытается облизать ей лицо. Джонни бестолково суетится рядом: то садится, то снова встаёт, то уходит за расчёской, чтобы вычесать из шерсти Ренли репейник, то набирает полную ванну воды для того, чтобы его искупать.

Эмбер ждёт. Ей нужно поговорить с двойняшками, рассказать им обоим о своей идее, привести свои аргументы, но всё как-то не получается: глядя на то, как бережно пальцы Дженни погружаются в грязный, потрёпанный мех, она не находит в себе смелости прервать чужую идиллию. Финал кажется чем-то абсолютно ирреальным, далёким и не настоящим, чем-то, что будет происходить с кем-то другим, а не с ними. Здесь и сейчас разворачивается совершенно другая, абсолютно настоящая жизнь: здесь тепло, и светло, и уютно, здесь нет места ни волнению перед стартом, ни телекамерам журналистов, для которых интересен только тот, кто победил, и, может быть, тот, кого укусили…

Таким, наверное, было прошлое – в самом идиллическом своём воплощении. Мир, где не было нужды волноваться или бояться, мир, где можно было позволить себе просто улыбаться и гладить собаку. Ну, если он вообще таким хоть когда-либо был, этот мир, потому что если верить учебникам истории, то нет, он никогда таким не был.

Может быть, таким сможет стать будущее. Эмбер сложно это представить. Ничего точного, ничего определённого не проносится у неё перед глазами, когда она закрывает их и пытается подумать о том, что же дальше.

Под утро она уходит от близнецов, так ничего им и не сказав. Ну и что, думает Эмбер, можно и после, потом, когда она поговорит с Лилит, так даже лучше.

Она дожидается рассвета в гостиной, устроившись в кожаном кресле. Ноги перекинуты через один подлокотник, спина упирается в другой, щека прижимается к гладкой спинке – и прилипает к ней. Потом, когда Эмбер встаёт, кожа отлипает от кожи с влажным хлопком, и вся щека горит так, будто кто-то дал ей пощёчину.

Почти забытое ощущение. Эмбер не позволяет себе его вспоминать.

Всё, что осталось в прошлом, сейчас не так уж и важно. Важно – поспешить к Лилит, найти Лилит, убедить Лилит в том, что Дженни и Джонни должны участвовать вместе, а сама Эмбер может выйти на трассу «шестой». По пути она раз за разом прокручивает в голове эту фразу, повторяет её так часто, что постепенно та почти лишается смысла, повторяет её так часто, что почти врезается в куда-то идущую Фредди…

Впрочем, куда ещё может идти Фредди с ведром воды в руках, если не к своей верной лошади.

– Доброе утро, – улыбается Эмбер, чувствуя в кончиках пальцев нервную дрожь.

Фредди кивает в ответ. Она сосредоточена на том, чтобы ничего не расплескать, и пару секунд назад невнимательность Эмбер была в её нелёгком деле совсем не помощницей.

– Извини, – неловко говорит Эмбер и прижимается к стене, давая Фредди пройти.

– Ничего.

Вода еле слышно плещется об стенки ведра, и быстрые шаги Фредди в утренней тишине кажутся немыслимо громкими – даже странно, что никто не выглядывает из своих комнат и не просит, чёрт возьми, угомониться, ведь ещё слишком рано. Наверное, все просто спят, всем совершенно нет дела ни до того, как стучат по полу удаляющиеся шаги, ни до того, как колотится о рёбра сердце самой Эмбер.

Почему-то предстоящий разговор волнует и пугает её куда больше, чем могли напугать гонки. Волнение, зарождаясь внутри, ледяными пальцами сжимает желудок, прикасается к рёбрам, а потом, растопившись о сердце, растекается по венам, добирается до каждой клеточки тела, заставляет пальцы дрожать.

На самом деле, это даже смешно, и Эмбер только передёргивает плечами: ей нечего бояться Лилит. Лилит её не обидит: даже в своих королевских интригах, даже ставя своей главной целью успешность гонок, даже не договаривая чего-то, она всё равно переживает за Эмбер и всё равно источает тепло, и этого тепла куда больше, чем когда-либо исходило от, например, матери Эмбер.

Хавьер, думает Эмбер, всегда был ей как отец, а Лилит, может быть, могла бы стать идеальной матерью – понимающей и заботливой, идеальным примером для подражания.

Пример для подражания открывает ей дверь – и, как ни странно, вовсе не выглядит сонным. Лилит кажется бодрой, словно уже довольно давно выбралась из-под одеяла (или словно её вечера не проходят между медленно поправляющимся Стефаном и жаждущим внимания сыном), а взгляд, которым она окидывает Эмбер, сложно назвать удивлённым. Он обрадованный, да, но вовсе не удивлённый.

– Доброе утро, – говорит Эмбер, вытирая вспотевшие ладони о джинсы.

– Привет. – Лилит, легко улыбаясь, пожимает плечами.

Давид у неё за спиной с силой проводит машинкой по полу. Колёса скрипят, и, глядя на резкий поворот, Эмбер понимает, что тянуть кота за хвост нет никакого смысла. Она открывает рот, чтобы начать говорить про Дженни и Джонни, но не успевает произнести ни слова.

– Ты уже в курсе? – спрашивает Лилит.

Единственное, что можно сделать, услышав такой вопрос, это начать судорожно догадываться, о чём именно нужно быть в курсе. Быстрее, чем Эмбер успевает вздохнуть, память подкидывает ей всё, что случилось за последнее время, но нужного ответа она не находит.

– Чего?

Лилит отходит вглубь комнаты, жестом приглашая её за собой, и полминуты спустя они уже сидят в глубоких, продавленных креслах, тех самых, которые однажды стояли в столовой, но понятнее всё ещё не становится.

– В курсе чего я должна уже быть? – повторяет Эмбер нетерпеливо. Странное чувство, не похожее на любопытство, но определённо имеющее с ним похожие корни, захватывает её с головой.

Она ощущает себя охотничьей собакой. Она совершенно точно делает стойку. Она знает: то, что сейчас скажет Лилит, очень важно, и это знание превращает её в бесконечную сосредоточенность, в сплошное ожидание и нетерпение. Волнение, несколько минут назад заставлявшее её дрожать, сейчас превращает Эмбер в натянутую струну.

– Фредди отказалась от финала, – говорит Лилит тихо и медленно, как будто роняя каждое слово в пропасть с обрыва.