Дарёна Хэйл - Девочка с самокатом [litres]

– Но ведь изначально речь шла о том, что в финал выйдут шестеро.

– Вик, Калани, Лисса, Фредди, ты и твой брат, – повторяет Антонио, загибая для наглядности пальцы. – Шесть финалистов. Вас шестеро.

Лилит взмахивает рукой, привлекая к себе внимание.

– Не вдвоём, Дженни, – говорит она, и её голос звучит почти виновато. – Вы будете участвовать в финале по отдельности, каждый сам.

На изменившееся лицо Дженни физически больно смотреть. Джонни выглядит растерянным и ошарашенным. Всё это слишком, чересчур, невозможно, и мысленно Эмбер уже пакует вещи, чтобы уехать – на поиски себя самой или своего места в жизни, неважно, но вслух, тем не менее, спрашивает:

– В чём будет заключаться финал?

Ей хочется посмотреть Лилит прямо в глаза, поймать её взгляд, убедиться, что всё будет, по крайней мере, нормально, если уж на совсем хорошо рассчитывать не приходится, но та жмурится, отступая за спину Антонио.

– Мы выбрали заброшенный город, оградили его и завезли туда зомби, – уверенно отвечает он, потирая руки. – Больше никаких отдельных дорожек, теперь все окажутся на одной территории… Опасности больше, но это финал, и победитель получит полмиллиона.

Другие организаторы с умным видом кивают. Похоже, Лилит лукавила, когда давным-давно говорила ей, будто бы она – всего лишь одна из многих. Она – правая рука Антонио, почти самая главная здесь, она – единственная, кто спокойно перебивает его и так же спокойно выражает своё мнение, единственная, кто уполномочен отвечать на вопросы.

Она – та, кому принадлежит идея финала, в этом можно не сомневаться.

И эту идею когда-то подсказала ей Эмбер.

Всё, что Эмбер может слышать вокруг себя, это дружный вздох. Единовременный, но у каждого свой, и она примерно представляет, какой именно. Для Калани, например, сумма выигрыша звучит вовсе не как «полмиллиона», а как «будущее Калеи», для Лиссы наверняка как «ещё больше всеобщего обожания», для Вика – «мой отец будет мной гордиться и больше никогда не станет говорить, будто я его разочаровал»…

Строго говоря, отец Вика, городской староста, тот ещё старый козёл и всегда им был, так что Эмбер не уверена, что кому-либо вообще стоит ориентироваться на его старое козлиное мнение, но сообщить об этом Вику она не торопится. Хотя посмотреть на его реакцию было бы интересно.

– Насколько длинным будет этот маршрут? – спрашивает Лисса, и Эмбер не успевает представить лицо Вика, скажи она ему о том, что его отец вот уже долгие годы несёт исключительно чушь.

Вопрос Лиссы отвлекает её. Он звучит хищно, по-деловому, и это невозможно понять неправильно: Лисса уже что-то обдумывает, что-то планирует, она улыбается, и от её улыбки Эмбер становится жутко, настолько она похожа на звериный оскал.

– Зависит от вас. – Антонио пожимает плечами. – Может быть, несколько часов. Может быть, несколько дней.

Он говорит что-то ещё, ему задают другие вопросы, но Эмбер больше не слушает. Обхватив себя руками за плечи, она просто стоит. Порыв моментально уехать проходит так же быстро, как и появился: она не простит себе, если не дождётся Калани и двойняшек, так что придётся коротать время в гостинице, пока они не вернутся. Ну, зато будет кому помочь Лилит с Давидом и Стефаном, пусть она и не такая уж мастерица в создании игрушек, уходе за больными и прогулках с детьми.

Час спустя, когда собрание заканчивается, Эмбер бросается по коридору вслед за Лилит. Она собирается сказать ей о своём решении, предложить свою помощь, но говорит в итоге совершенно другое. Когда Лилит оборачивается к ней, уже почти взявшись за ручку двери, когда их глаза наконец-то встречаются, Эмбер, задыхаясь, может произнести только одно:

– Почему?

Как ни странно, Лилит хватает и этого. Она всё понимает.

– Помнишь, ты говорила мне о том, чтобы выпустить всех на одну дорожку? Настало время проверить, что будет.

На её губах – самая грустная улыбка из всех существующих, так что Эмбер ни на секунду не верит, будто бы эта идея Лилит по душе, пусть она и была выдвинута именно ею. Просто королевы далеко не всегда принимают те решения, которые нравятся им самим, на то они и королевы, чтобы думать не о себе, а о своём королевстве… И гонки с живыми мертвецами – королевство Лилит.

– Это опасно.

– Это финал.

– Вы ведь не сможете полностью обеспечить охрану. Даже здесь, у всех на глазах, люди умирали и обращались. Сесиль, Джулиан, Люк…

– Я помню их всех, – резко отвечает Лилит. – Но даже здесь, в Столице, зрители возмутились тем, что им самим и их родителям приходилось куда хуже, чем вам. Что и говорить о тех, кто живёт в отдалении, тех, кто до сих пор то и дело встречается с зомби. Им не хочется смотреть на то, как вы играете в выживание…

– Им хочется, чтобы мы по-настоящему выживали.

Лилит кивает. Она смотрит настороженно, словно ожидая, что Эмбер в любой момент может сорваться.

– Если я потеряю кого-то из них… – Закончить фразу у Эмбер не получается.

Она не хочет даже думать об этом, представлять что-то подобное – слишком страшно и больно, остаётся только удивляться тому, как быстро некоторые люди врастают под кожу, как крепко некоторые люди врастают под кожу, как невозможно их вырвать…

– Я понимаю. Поверь, Эмбер, я всё понимаю.

Лилит тянется к ней, чтобы обнять, как тогда, но Эмбер уворачивается. Неосознанное, безотчётное движение, ей не нужны сейчас никакие объятия, ей нужен её самокат, много скорости, немного свободы и не думать, ни о чём больше не думать.

– Извини, – говорит она прежде, чем развернуться и броситься прочь.

Она ходит по комнате из угла в угол и никак, никак не может взять себя в руки.

Эмбер честно старается: долго, бесконечно долго, но бушующая внутри буря не желает превращаться в затишье. Больше того, она требует выхода, и спрятаться в своей комнате, словно в раковине или коконе, на выход совсем не похоже.

Буре хочется вырваться, пронестись по улицам Столицы, прикоснуться к мечущимся в воздухе обрывкам листовок, может быть, что-то разрушить. Эмбер хочется на свободу – и поэтому, устав противиться искушению, она выскальзывает из комнаты. Обычно в своих четырёх стенах ей довольно уютно, но сейчас уже на пороге становится легче дышать, а в коридоре она и вовсе набирает полную грудь воздуха. И тут же задерживает дыхание: слишком много раз она сталкивалась в этих коридорах с кем-то, кто менял все её планы.

Сейчас ей не нужны столкновения. Сейчас запутанные коридоры гостиницы – лабиринт, в котором она убегает от Минотавра – собственных мыслей о будущем, – и здесь нет места никому, кроме неё самой. У Эмбер нет клубка, нет путеводной нити, которая подсказала бы, куда идти и как потом возвращаться, но она успокаивает себя: как-нибудь справится.