Дарёна Хэйл - Девочка с самокатом [litres]

– Люди ненавидят не тебя, – повторяет Лисса медленно, как для маленькой. – Они не могут ненавидеть тебя, потому что они тебя не знают. Ты же не думаешь, что за несколько гонок и десяток минут по телевизору они успели понять, что ты из себя представляешь?

Нет, Эмбер не думает.

Больше того, у неё было гораздо больше времени, чтобы понять, что из себя представляет сама Лисса, но она в этом тоже не преуспела. А та продолжает:

– Им не нравится то, как ты себя ведёшь, или то, почему ты здесь оказалась, или то, что у тебя так хорошо получается каждая гонка, но не ты сама. Только то, что они могут увидеть.

«Или, в случае с тобой, – думает Эмбер, – только то, что ты сама позволяешь увидеть».

– Мне не легче от этого, – говорит она вслух.

– Да? – Лисса приподнимает бровь. – А должно быть. Нет смысла волноваться из-за людей, которые тебя ещё не знают, но уже спешат осудить.

– Странно слышать это от тебя.

Странно слышать это от девушки, которая только и делает, что тратит время на людей, которые её не знают, и производит на окружающих впечатление: всегда улыбается, чтобы каждый придурок чувствовал себя остроумным, и, чтобы каждый придурок чувствовал себя просто умным, всегда молчит, даже если знает верный ответ. Ну, это только Эмбер полагает, что знает. Остальные твёрдо уверены: Лисса – красавица, а значит, не может быть умной.

Прелесть какая дурочка. Не забивай свою хорошенькую головку.

– Я не тупая, – спокойно говорит Лисса. Она понимает, о чём думает Эмбер, и её это, кажется, не обижает. – Я просто играю по правилам.

Эмбер в курсе, о чём она говорит.

Правила требуют от мужчины быть сильным, а от женщины – слабой. Да, чёрт возьми, мир претерпел столько всего, а некоторые люди всё ещё цепляются за эти правила, как за спасательный круг. Мужчина должен быть сильным, умным и необязательно симпатичным, а женщина должна быть слабой, глупой и обязательно привлекательной. Мужчина должен сражаться и смотреть на мир, женщина – сидеть в высокой башне и ждать его возвращения.

Лисса, несмотря на то, что сражается и смотрит на мир как мужчина, остальным пунктам – как женщина – следует безукоризненно. Чтобы никто даже не задумывался о том, что вообще эта куколка – прелесть какая хорошенькая, чудо какая глупенькая – делает верхом на мотоцикле на трассе, заполненной мертвецами.

– Понятно, – кивает Эмбер и отводит глаза. Чужие причины всегда сложно понять, но она понимает Лиссу. Просто не может принять.

– Правила требуют от женщины быть красивой и глупой, так почему бы и нет? – улыбается Лисса.

«А если правила потребуют от женщины быть связанной и одноногой, – думает Эмбер, – что ты будешь делать тогда?»

И зачем, зачем тебе вообще цепляться за все эти правила, если можно спокойно обойтись и без них? Да, вокруг коротко стриженной Кэт не вьются все местные парни, а сама Эмбер заработала только всеобщее неодобрение, но… Ради чего обязательно искать себе кого-то и быть к нему приложением, если можно быть самостоятельной? Цельной? И ради чего, самое страшное, саму себя воспринимать таким приложением?

Она молчит. Ей не хочется осуждать Лиссу и спорить с ней, во всяком случае, сейчас, в этот конкретный момент, когда дойти до собственной комнаты всё ещё тяжело, а Лисса соглашается терпеть её присутствие здесь.

– Сегодня вечером снова придут журналисты. Думаю, они уже здесь. Я буду внизу, – говорит она, закончив с причёской. – Но ты можешь остаться тут, если хочешь.

Не то чтобы Эмбер хотела, но это всё равно лучше, чем куда-то идти. На сегодня она уже находилась.

Не то чтобы у Эмбер был большой опыт общения с самыми разными людьми (хотя если считать покупателей, то да, всё-таки был), но она понимает: не стоит ждать от Лиссы большего. Случайно оказанная помощь не делает их ни подругами, ни даже приятельницами, просто потому, что вряд ли сама Лисса рассматривает такую возможность.

Девушки для неё – конкурентки за место рядом с самым сильным самцом, и поэтому Лисса общается только с парнями, но даже в этом общении сложно разглядеть хоть какую-нибудь искренность, так что… Эмбер говорит ей спасибо и выбрасывает всё произошедшее из головы, как только – ближе к вечеру – выходит из её комнаты в коридор. Нет, она всё ещё благодарна и всегда будет благодарна, но их поездка в город – вовсе не та завязка, из которой вырастают долгие и прочные, полные взаимного доверия отношения. Строго говоря, Эмбер вообще не знает, бывают ли такие отношения в принципе, ей только хочется на это надеяться.

Особенно когда в коридоре её догоняют Дженни и Джонни, а чуть позже в комнату заходит Калани.

– Привет, – говорит он с порога.

Места на её кровати немного, но Дженни валится на кровать справа от неё, Джонни слева, и Эмбер ощущает себя зажатой между близнецами в самые уютные на свете тиски. Она никогда не подумала бы, что чужие прикосновения могут быть настолько комфортными и настолько приятными, но именно в этом тепле она по-настоящему отогревается, именно с этими людьми чувствует себя по-настоящему дома.

– Мы хотели прийти раньше, – доверительно сообщает Дженни. Её волосы взлохмачены и спутаны, полнейший беспорядок, и в этом беспорядке она вся, – но Джонни сказал, тебя лучше не беспокоить.

– Кристофер так сказал, – поправляет её Джонни. – Ты паршиво выглядела, когда к нам заходила.

Дженни фыркает.

– Не слушай его. Уверена, никаким «паршиво» там даже не пахло. Ты прекрасна.

В груди Эмбер зарождается смех. Приятное, щекочущее, бесконечно тёплое чувство.

Ей плевать, как она выглядела, когда заходила к Джонни и Кристоферу, но от энтузиазма, с которым Дженни бросается её защищать, становится хорошо. Ещё лучше становится, когда Калани наконец-то заканчивает мяться в дверях и проходит поближе, усаживается прямо на пол рядом с ними.

– Нашла аптечку? – спрашивает тем временем Джонни, и Эмбер чуть-чуть напрягается.

Ей приходится рассказать о поездке в аптеку, о неожиданной доброте Лиссы и не менее неожиданном нападении зрителей. Соврать или промолчать почему-то даже в голову не приходит: три пары глаз смотрят на неё с тревогой и заботой, и обмануть эти взгляды немыслимо. Ей приходится рассказать и о Вике, и вот тогда все три взгляда мрачнеют.

– Понятненько, – тянет Дженни, и Эмбер удивляется тому, как у неё получается выразить столько ненависти в одном только слове.

Джонни переводит взгляд с неё на Калани, то ли спрашивая о чём-то, то ли прося разрешения, и в конце концов Калани вздыхает.

– Мы знаем, что он имел в виду.

Рука Эмбер непроизвольно тянется к груди, защитным жестом накрывает сердце, сминает футболку. Она ловит себя на этом глупом движении, и ей тут же становится стыдно. Она разжимает пальцы.