Дарёна Хэйл - Девочка с самокатом [litres]

Она цепляется за перила и переводит дыхание.

За спиной всё ещё что-то кричат.

Вик снова хватает её за локоть и с силой тянет на себя, затаскивает в гостиницу, закрывает дверь, отрезая их от внешнего мира. Здесь намного тише, конечно, но Эмбер всё равно не чувствует себя в безопасности. Наверное, после всего этого она уже никогда не будет чувствовать себя в безопасности (и это нормально, в таком мире только так и нормально, потому что безопасность в большинстве случаев – только иллюзия, запакованная в четыре стены, за пределами которых сразу становится страшно), и конкретно сейчас Эмбер знает: не только люди на улице осуждают её. Люди, с которыми она ходит по одним коридорам, ест в одной столовой и убегает от зомби по одной и той же дороге, тоже не понимают, какого чёрта она здесь забыла.

– Эмбер, – говорит ей Вик и кривится, как будто её имя горчит, хотя, может быть, она просто хочет видеть в его лице отражение своих собственных чувств. И да, она сама словно надышалась полыни – внутренности сводит от горечи.

Он стоит совсем рядом, как раньше, и Эмбер изо всех сил старается не вспоминать.

Пакетик с травами шуршит в кармане, когда она опускает туда руку, чтобы отвлечься. Вик, опустив голову, изучающе смотрит ей в глаза, и она по привычке не ждёт ничего хорошего ни от этого взгляда, ни от того, что он собирается ей сказать.

– Если ты переживаешь, что здесь, внутри, тебя ждёт что-то подобное, – его голос звучит ровно, фраза кажется заученной и даже отрепетированной, – то такого не будет. Да и с теми, на улице, пожалуй, тоже больше проблем не возникнет.

Из уст любого другого человека эта новость была бы хорошей.

– Почему? – спрашивает Эмбер.

Вик пожимает плечами, стараясь выглядеть отстранённым, но взгляд у него становится странным…. Тёмные ресницы чуть вздрагивают.

– Ну… – Он растягивает губы в улыбке, и вместо горечи внутри Эмбер разливается холод. Для того чтобы понимать, что сейчас будет плохо, не обязательно знать Вика тысячу лет. Выражение его лица говорит само за себя. – Возможно, потому что…

Он не успевает договорить. Появившаяся словно из ниоткуда Лисса целует его в щёку. Облако её рыжих волос скрывает Вика от взгляда Эмбер, и он не пытается это исправить: обнимает Лиссу в ответ, на мгновение прижимает к себе, а потом отпускает – и просто уходит. Его спина напряжена, плечи чуть подняты, так что Эмбер до последнего ждёт, что Вик остановится, обернётся, что-нибудь скажет. Нет, он не останавливается, не оборачивается, ничего не говорит.

«Это к лучшему», – думает Эмбер.

– Не хочу даже знать, что именно вы с ним не поделили и почему во дворе стоит такой шум, – фыркает Лисса. Первую часть Эмбер расценивает как предупреждение (не то чтобы она, в любом случае, собиралась что-то рассказывать), а что до второй… Лисса выглядит чистой. В неё ничем не швырялись.

Переступив с ноги на ногу, Эмбер кривится от боли.

– У меня в номере есть чайник, – говорит Лисса и тянет её за собой. – Пойдём.

Если бы пару дней назад Эмбер спросили, ожидает ли она от Лиссы чего-нибудь в таком роде, она бы ответила, что точно не ожидает. И от себя, в общем-то, тоже не ожидает согласия. Но сейчас всё совсем по-другому: сейчас рядом нет никого из тех, кого хотелось бы видеть рядом, в кармане шуршит пакетик с травяным сбором, колено взрывается болью, а у Лиссы в комнате есть чайник – и тишина, полное отсутствие всех, кто мог бы её осудить. Последнее, наверное, всё и решает.

За горячей водой, конечно, можно сходить и в столовую, да только там слишком велика вероятность наткнуться на кого-то ещё, а Эмбер, пожалуй, на сегодня выполнила лимит столкновений. Недельный. Месячный. Годовой.

Она обхватывает себя за плечи, когда Лисса запирает за ней дверь.

– Я могу ошибаться, – говорит Лисса, – но ты вся в каких-то ошмётках, и их вроде как не было, когда мы уезжали. И когда мы вернулись.

Эмбер опускает глаза. Так и есть, по футболке расплываются грязные пятна, с самого края свисает что-то тёмное, мягкое, сгнившее… Ассоциации не заставляют себя ждать.

– Я похожа на зомби.

Окинув её оценивающим взглядом, Лисса кивает. Она щёлкает кнопкой на чайнике – электрическом, где вообще достала такой? – и усаживается в кресло, изящно, как в танце, складывая одну на другую длинные ноги.

Неловко, вот как Эмбер себя ощущает. Неловко и неуместно. Она кажется самой себе то ли слишком маленькой, то ли слишком огромной, но совершенно точно – слишком нелепой, слишком неуклюжей, слишком в ошмётках гнилых овощей по сравнению с блестящей, сияющей, невозмутимой Лиссой. Не самое приятное ощущение, так что она просто молчит, дожидаясь, пока вода в чайнике вскипит и подскажет, что можно заварить свои травы, выпить то, что получится, и медленно поползти в свою комнату, надеясь, что боль скоро отступит.

– Садись. – Лисса подбородком указывает ей на свою кровать, и Эмбер послушно садится.

Так же послушно она отдаёт свои травы, когда Лисса протягивает за ними руку (ногти у неё длинные, накрашенные тёмным лаком, совсем не облупившимся, как будто из другого мира, из другой жизни, из времени до Апокалипсиса, и Эмбер не может припомнить, видела ли такие вообще хоть когда-нибудь).

– Пока ты парковала машину, на меня напали, – неожиданно для самой себя говорит Эмбер, сделав первый глоток. Травы горчат, как и то, что она собирается сказать. – Они меня ненавидят.

Лисса на неё даже не смотрит. Она крутится перед зеркалом, то взбивая пальцами свои рыжие волосы, то скручивая их в тугой узел, словно пытаясь понять, какая причёска ей больше пойдет. Она щурится, изучая своё отражение, а потом, очевидно, принимает решение и, закусив губу, берётся за дело.

– Технически, – говорит она, когда Эмбер уже почти забывает, о чём шла речь (враньё, на самом деле такое не забывается), – они ненавидят не тебя.

Эмбер хмыкает. Как же.

Травы всё ещё горчат, и ей всё ещё неуютно сидеть на этой мягкой кровати в окружении этих маленьких, украшенных кружевами подушек, глядя на то, как Лисса укладывает локоны в сложную причёску, похожую на нимб и корону одновременно.

– Ну да, – отвечает она. Голос звучит непривычно тихо и неуверенно. Приходится откашляться, чтобы продолжить. – Это не в меня сейчас кидались сгнившими овощами.

Лисса пожимает плечами, не отрывая взгляда от своего отражения в зеркале. Одной рукой она придерживает прядь у затылка, другой ищет на тумбочке золотистую шпильку. Шпилька, конечно, сделана из самого дешёвого металла и выкрашена самой дешёвой краской, и на любой другой это было бы более чем заметно, но Лисса есть Лисса. Даже мешок из-под всё тех же сгнивших овощей смотрелся бы на ней сногсшибательно, вздумай она в него нарядиться.