Дарёна Хэйл - Девочка с самокатом [litres]

Потому что ей, несмотря ни на что, вовсе не кажется, будто бы Дженни нарушила обещание.

Нарушить обещание, предать, обмануть – это то, что делал Вик, когда обнимал ту девчонку, одетую в её, Эмбер, куртку, и всё, что он делал потом. А Дженни просто уедет – и Эмбер всегда сможет её просто догнать. Никто никого не предаёт, никто никого не обманывает, и они – совершенно точно! – обе будут скучать.

Вот только есть ведь ещё кое-что…

– Я была у Лилит, – говорит Эмбер.

– Да. – Джонни кивает. – Просила, чтобы они позволили нам кататься вместе. Но это ничего не изменит, мы уже всё…

– Нет. – Эмбер перебивает его. – Фредди отказалась участвовать. Я следующая по списку, и я согласилась.

Голоса близнецов сливаются в едином удивлённом выдохе:

– Что?

Два одинаковых лица – такие всё-таки разные! – застывают в одной и той же эмоции: брови подняты вверх, рот чуть-чуть приоткрыт, и Эмбер хочется провести пальцами по их подбородкам, но она только жмурится, прикрывая глаза.

Дженни и Джонни. Созвучные имена, одинаково голубые глаза, безусловное сходство, которое невозможно скрыть, даже специально создавая различия. Дженни и Джонни.

Ей будет их не хватать.

– Я думала, вы в игре.

Точно так же, как у жизни постоянно есть но, у жизни всегда наготове и ирония – горькая и чаще всего неуместная. Такая как сейчас, например.

– Я думала, вы в игре, и хотела сыграть вместе с вами, – улыбается Эмбер. Улыбка получается, по ощущениям, искренней, пусть и достаточно грустной.

– Не очень-то весело соревноваться с друзьями.

– Я не хотела соревноваться. Я хотела быть там и знать, что у всех всё в порядке.

Дженни тоже пытается улыбнуться. Получается тоже невесело.

– Почти получилось. Ты точно там будешь, и мы точно будем в порядке, вдали от живых мертвецов.

– Ну да. Сложно поспорить.

– Ты только представь, – Дженни хитро прищуривается, по своей вечной привычке маскируя печаль под наигранно бодрыми шутками, – ты совершенно бесплатно заполучила возможность пристукнуть Вика. Или просто обойти его, выиграв финал, потому что для него оно наверняка будет хуже, чем смерть.

Сама того не зная, она наступает на больную мозоль. Эмбер кривится.

– Или Лиссу, – подхватывает Джонни. – «Я не хочу жить в одном здании с этой собакой, я не хочу…»

– Я, может быть, в одном здании с Роджером жить не хочу, – бормочет Дженни. Наверняка это задумывается как «себе под нос», но выходит неожиданно громко.

Волосы снова занавешивают Дженни лицо, его выражения не разобрать, но Ренли, жмущийся к её ногам, чуть-чуть приподнимает губу, обнажая клыки.

– Да ладно тебе, – в отличие от верного пса, Джонни не замечает перемены в сестре, – он оказался нормальным парнем, как видишь. Зря ты его боялась.

«Не зря», – думает Эмбер, но прикусывает язык. Это не её дело, и лезть в него она не собирается. Сама пять минут назад сказала Дженни: твой выбор, тебе не нужно оправдываться, так что и другой, прошлый выбор, должна уважать.

– Да, – кивает Дженни. – Зря.

Голос у неё при этом абсолютно безжизненный, настолько тусклый, что Ренли ставит лапы на кровать, пытаясь заглянуть хозяйке в лицо, а Джонни весь подбирается, наконец-то заметив: что-то не так.

– Джен, ты ничего не хочешь мне рассказать?

Дженни отрицательно мотает головой, но Эмбер уже догадывается, что будет дальше: Джонни станет задавать вопросы, пока не получит ответов. И ей не хочется при этом присутствовать, слишком личным получится разговор, слишком болезненным.

Примерно таким же через два дня выходит и их прощание. За спиной Эмбер вяло тарахтит старенький автобус, в котором финалистов отвезут в нужное время в нужное место, и все остальные свои места уже заняли. Вик и Лисса, Кэт и Макс, Калани. Пятеро, и Эмбер – шестая. Транспортные средства участников увезли в финал ещё утром, так что Эмбер без самоката чувствует себя немного… раздетой. И одинокой. Растерянные лица Дженни и Джонни не прибавляют ей радости. Только Ренли, сидящий неподалёку, не выглядит грустным – он сидит, свесив розовый язык, и, кажется, улыбается.

Все, кто выходил попрощаться, уже ушли – в гостинице их осталось не так уж и много, и самое лучшее воспоминание – это улыбающийся Стефан, опирающийся на перила крыльца, может быть, ещё не совсем здоровый, но уже жизнерадостный, светлый и солнечный. Собственно, единственное солнечное пятно в этом пасмурном дне.

– Удачи, – говорит Джонни. В ярко-красной рубашке он выглядит бледней, чем обычно, на щеках и подбородке темнеет щетина, и здесь и сейчас он и Дженни впервые за всё время знакомства кажутся Эмбер совсем не похожими друг за друга.

Автобус сигналит, и у Эмбер пересыхает во рту.

Рядом с ней Дженни обнимает себя за плечи, прижимая к груди наконец-то подаренный Эмбер блокнот. Сколько Эмбер ни думала о том, как его подарить, сколько ни пыталась придумать красивые и правильные слова, так ничего и не вышло. Просто не получилось, горло перехватило и все слова почему-то показались лишними, стоило только посмотреть Дженни в глаза. Вот как сейчас. Высокая и тощая, в кирпично-оранжевой шапке, надвинутой на самые брови, Дженни выглядит осенним листом, который вот-вот оторвётся от ветки и полетит неизвестно куда.

«Лишь бы не в лужи», – думает Эмбер.

– Ты знаешь, – Дженни улыбается ей, – а я ведь вообще не ношу юбки.

Эмбер хмурится, не совсем понимая, что именно Дженни имеет в виду и зачем вообще сейчас рассуждать о каких-то там юбках, но потом до неё всё же доходит. Как старое, выцветшее кино, она вспоминает звуки борьбы в коридоре, собственный бешеный бег, ощущение чужого виска под кулаком и сначала укол стыда – мол, может быть, стоило бить как-нибудь менее агрессивно, – а потом обжигающую ненависть, потому что Дженни лежит на полу, её губы в крови, джинсы стянуты, а оторвавшаяся пуговица блестит под ногами.

Эта пуговица – из тех воспоминаний, которые потом приходят во снах.

Она ей действительно снилась.

Эмбер вспоминает, как вела Дженни в комнату, боялась включить свет и удивлялась тому, что кто-то может обвинить жертву за короткую юбку, а не насильника за то, что он решил напасть и напал.

– Даже если бы ты их носила, – хочет она сказать, но Дженни не даёт договорить до конца.

Пошатнувшись на своих неизменных каблуках, она притягивает Эмбер к себе и крепко обхватывает за плечи. Вжавшись лицом в чужую куртку, особенно не поговоришь, но, кажется, Эмбер уже сейчас сказала достаточно, поэтому даже не пытается закончить фразу, просто обнимает Дженни в ответ.

Те события в коридоре кажутся давними и далёкими, совсем глубокое прошлое, случившееся едва ли не раньше, чем сам Апокалипсис, а сама Дженни есть здесь и сейчас, и её волосы, щекотно прикасающиеся к щеке, и её дыхание рядом, и разливающееся изнутри тепло – бесконечное, яркое, светлое.