Альтаф Гюльахмедов - Пепел Черных Роз. Книга 2 [СИ]

Эти и многие другие вопросы роились в голове воина, подобно осиному рою — но он не мог найти ни одного удовлетворительного ответа. И самое главное, что его сейчас волновало — это куда она делась? Ведь никто как оказалось, не видел ее. Правда, один из бойцов видел кого-то, более похожего на человека верхом на лошади, чем на таврога, но можно ли доверять ему, если он и сам в этом не уверен.

Подобные мысли окончательно испортили настроение Торкела, и он, полный мрачных мыслей и дурных предчувствий, направился обратно, не видя необходимости в добивании убегающих таврогов — имперцы и без того практически добили их.

Настала ночь. В отличие от предыдущей, она была лишена тревоги и должна была, наконец, дать возможность оставшимся в живых умиротворение и сон. Но в стане защитников Зелёной Линии никто и не думал об отдыхе. Наоборот, здесь царила такая суматоха, что создавалось впечатление, будто люди готовятся к ещё одному натиску таврогов. Однако дело обстояло как раз наоборот. Все противники, кто выжил и оказался пленён, немедленно были отправлены под усиленной охраной в столицу — «для допроса Верховным Советом, исполняющим обязанности Его Высочества Императора на время отсутствия оного», судя по официальной версии. Хотя кто и как будет допрашивать конелюдей — оставалось неясным. Скорее всего, им была уготована гибель на Арене, и Хортис отправился лично преподнести их в дар Баркату, собирающемуся возродить древнюю традицию.

Однако злые языки, то есть практически все защитники Линии, говорили, что этот глупейший предлог с допросами придумал сам Хортис — для того лишь, чтобы убраться на время подальше отсюда и представить события в наиболее выгодном для себя свете. Это он умел — и таким образом он вполне мог рассчитывать заслужить похвалу Барката и, возможно, повышение по служебной лестнице.

Самые же злейшие языки (в лице Крогса и других сотников) считали, что Хортис, помимо этого, преследует и ещё одну цель, а именно избежать встречи с Торкелом. Во время нее ему, имперскому командующему, пришлось бы не только поблагодарить его, но и признать свою ошибку — ведь смертоносцы не оправдали его доверия. Торкел, правда, был теперь совершенно другого мнения и сам вынужден был признать, что смертоносцы изменили ход сражения и немало содействовали его успешному завершению. О чем он и сообщил сразу же просиявшему от радости Гораспу.

Что же касается самих этих махин, то они, а точнее, их обгоревшие остатки, пролежали на поле битвы почти всю ночь после побоища, пока, следуя последнему распоряжению Хортиса, их не разобрали и не сожгли. И единственным, кто кроме их создателя Гораспа, сожалел об этих механизмах, оказался Айслин — он с нескрываемым огорчением следил, как воины довольно-таки небрежно разбирают и сваливают в кучу то, что осталось от чудо — оружия, а под конец, когда огромные чадящие кучи превратились в пепел, вздохнул: «Эх, а ведь идея была неплоха!»

Пользуясь отсутствием командира и пребывая в прекрасном расположении духа, бойцы решили, как следует отметить свою победу. Командиры решили, что на этом своеобразном пиру непременно должны присутствовать все участники битвы, а потому Торкелу, Айслину и Сауругу, несмотря на все отговорки, пришлось-таки задержаться здесь.

Орк кивал и вливал в себя кружку за кружкой имперское вино. Единственным человеком, кто не радовался и сидел, насупившись, был Торкел. Он словно выпал из общего веселья и предавался своим мрачным мыслям, на которые так и не сумел найти ответа. В конце концов, это закончилось тем, что он напился — да так, что проспал сутки. Крогс не мог понять, что же гнетёт его товарища, но все попытки что-либо разузнать, натыкались на стену глухого молчания, и, в конце концов, сотник отказался понять рыцаря, и оставил того в покое.

Айслин и орк также решили отоспаться. Выставленная по их просьбе стража надежно охраняла и их и их кошели, а потому впервые за время своего знакомства они могли спать, не тревожась и не дежуря по очереди.

Сауруг храпел так, что разбудил бы и покойника не первой свежести.

Ему снился бой.

Он стоял на круглой поляне, огороженной столпившимися вокруг сородичами, а напротив, оскалившись и показывая сломанный клык, стоял Гникс с ножом в руке — давний враг и вечный соперник. Сауруг вновь переживал тот день своей молодости, когда, в ответ на оскорбление, вызвал Гникса на бой, и победа над ним стала первой победой в его жизни.

Старейшины даже возвели вскоре после этого Сауруга в ряды Охотников, и он долгое время довольно неплохо справлялся с этой ролью.

И, точно как и в тот день, Сауруг прокричал:

«Давай, иди и возьми меня, если сможешь!», — но внезапно лицо противника приняло сосредоточенное выражение. Гникс совершенно открыто подошёл к Сауругу и, тряся за плечо, не своим, но очень знакомым голосом сказал:

— Вставай, пора идти.

Фигура Гникса поплыла, подёрнулась туманом и превратилась в Айслина, настойчиво тормошившего товарища.

— Давай, давай, пошевеливайся, а не то застрянем ещё неизвестно сколько.

Орк заворочался и поднялся, зевая во весь рот.

— Торкел проснулся? — поинтересовался он в промежутках между приступами зевоты.

— Да. Торкел уже ждет.

Орк хмыкнул и, всё ещё зевая, поплёлся за ним

— Торкел, — неожиданно серьёзно спросил Сауруг, — Что с тобой?

Рыцарь удивлённо глянул на орка.

— Ты это о чём?

— Как о чём? Имперцы победили, и ты сыграл в этом не последнюю роль, но, тем не менее, со стороны кажется, что тебя больше устроило бы поражение? Ну вот, ты опять нахмурился.

— Не замыкайся в себе, — вступил в разговор маг, — мы же твои друзья, неужели ты нам не доверяешь? Мы же хотим тебе помочь. Твоя беда — наша беда!

— Твой кошелек — наш кошелек! — неожиданно встрял с неуместной шуткой все еще зевающий орк, но Айслин ткнул его кулаком в бок.

Рыцарь молчал, словно раздумывая, а потом вымолвил лишь одно слово:

— Аин…

Орк с магом недоуменно переглянулись.

— Кто?

Старик сидел у шатра и глядел невидящими глазами в бескрайнюю степь, подставляя ветру и солнцу обезображенное лицо.

Немногие оставшиеся мужчины поселения отправились на охоту. Людей Равнин сейчас осталось совсем немного, тем более мало осталось мужчин, а дичи в степях было хоть отбавляй. Пожалуй, никогда сахаларам не жилось в таком достатке. Горе войны стало источником богатства для оставшихся в живых.

Все вернулось на круги своя, если бы не горе по утраченным мужьям и сыновьям. Этого никто забывать не собирался. Поэтому, проходя мимо него, мстительные женщины плевали в его сторону, а детишки, подражая взрослым, бросались в него камешками или, подкравшись со спины, неожиданно пугали его криками. Ослепнув, он так и не приобрел навыков слепых, поэтому был совершенно беспомощен и непременно погиб бы. Когда он вернулся после битвы с Рогачами, его хотели убить, но за него неожиданно вступилась одна из вдов, потерявшая кроме мужа также и двух своих сыновей.