Виктор Точинов - Метро 2035: Защита Ковача [litres]

Так что раньше жениться не получится, а откладывать и затягивать ни к чему. К июлю как раз стройбат закончит общежитие для семейных, и первые окольцованные будут выбирать лучшие из четырнадцати тамошних квартир, а запоздавшие – делить, что останется. Ну а самым тугодумам придется ждать сдачи второго корпуса, а там еще даже нулевой цикл не завершен.

Жаль, конечно, холостяцкой своей квартирки под землей – прикипел, сроднился за двадцать лет, но… Но невестам из местных туда хода нет, такое жесткое условие поставил Ковач, когда на расширенном совещании обсуждали, как от анархии и беспорядочных связей за пределами периметра перейти к чему-то более цивильному.

А перечить Ковачу дураков тоже нет. Перевелись. Закончились. Раньше попадались – и где они сейчас? Кто где, одни в земле, другие в урночках колумбария, третьи свинтили непонятно куда при Расколе.

Ну и ладно, Томка на самом-то деле не очень рвется под землю.

Тот факт, что семейную жизнь он начнет строить с мутанткой, Никончука не напрягал совершенно. Да и не мутантка она, по большому счету. Когда одета, никто вообще от нормальной бабы не отличит. А на голую, хотелось бы надеяться, только муж смотреть будет. Причем его, будущего мужа, – лишь возбуждают три пары лишних сосков, и ничего поросячьего он в том не видит. Не сиськи лишние, именно одни соски, а сиськи правильные и на законном месте.

Нет, перед тем, как все у них с Тамарой закрутилось, Никончук ее к доктору Рымарю сводил. Она отнеслась с понятием и не обиделась, а у него на душе поспокойнее стало – бродили по Базе слухи о хищных тварях, что селятся внутри мутанток, самих не трогают, а вот из мужиков все соки через член высосут… Бред вроде бы, но как-то раз Рымарь по пьяни намекнул: не без огня тот дым, совсем не без него.

Но у Томки никакого криминала доктор не нашел, а лишние соски предложил удалить, дело недолгое. Отказались, Томка привыкла, а Никончука, как уже сказано, они лишь заводили. Еще Рымарь предупредил: детишек не ждите, бесплодна. Лейтенанта это тоже не парило: зато хоть не родится чудо-юдо какое-нибудь вместо нормального младенца, да и возраст уже не тот, староват он для колясок и памперсов.

Однако имелась одна закавыка, и связанная как раз с возрастом. Тамара говорила, что идет ей девятнадцатый год, и не врала – родители, знакомые, соседи… в общем, все вокруг ее слова подтверждали. Только выглядела она на тридцатник… А то и чуть старше.

Озадачил этим вопросом Рымаря, но тот ничего толкового не сказал. Наоборот, ляпнул глупость: хорошо бы, дескать, посмотреть семейный альбом с фотографиями Тамары за разные возраста… Ага, щас, сказал ему Никончук (по ходу разговора они приняли медицинского, потом усугубили, для Рымаря обычное дело). Три альбома тебе, сказал Никончук, и архив семейных видео в придачу. Ты без альбома растолкуй, трубка клистирная: какой она в реальный свой тридцатник окажется? На сколько внешне потянет? Если на полтинник, он переживет, самому под шестьдесят будет. А если бабкой столетней обернется? Хер ее знает, кем она станет, пожала плечами клистирная трубка и налила еще. Доживешь, так увидишь. Если доживешь. На крайняк разведешься, бездетным это просто. Хорошо в тот раз посидели.

В общем, такие вот были у лейтенанта Никончука жизненные обстоятельства и брачные планы, расписанные буквально по дням.

Сегодня он последними словами проклинал свою педантичность и привычку скрупулезно следовать собственным планам.

Ведь предлагали, предлагали ему поменяться дежурством!

Поменялся бы – и сидел бы сейчас не здесь, а у Тамары, вернее, в доме ее родителей в деревне Поля (раньше называлась та деревня Большие Поля, но после того как Ковач с Филином сожгли и сровняли с землей Малые Поля, название уцелевших Полей сократилось до одного слова). Сидел бы и горя не знал, кушал бы домашний борщец, привычно толковал бы под рюмочку с будущим тестем о прежних временах, сравнивая их с нынешними, – понятно, в пользу каких времен сравнивая. А потом бы он пошел бы наверх, в спальню Тамары, – тесть и теща (будущие) относились к таким визитам с понятием – и в очередной раз возбудился бы от трех лишних пар сосков.

А дурачок Серега Парасьев, поменявшийся с ним дежурством, сидел бы здесь, за пультом. И хлебал бы дерьмо большой ложкой.

Но все сложилось с точностью до наоборот.

Дурачком оказался он, Никончук, отказавшийся от обмена. Чан с дерьмом тоже стоит перед ним. И ложка у него – хлебай! Вот только этот инструмент с расхлебыванием уже не справляется, дерьмо все прибывает и скоро попрет через край.

И отчего же все так мерзко сложилось?

А оттого, что он уже запланировал, и уже давненько запланировал, сделать предложение Тамаре именно завтра. И уперся рогом, хотя Серега не просто просил об обмене, но и сулил в придачу две бутылки казенной, у него тоже накрывались какие-то планы.

Никончук на казенную не купился: у него, бля, дата. Самая первая дата в семейной жизни… даже не так, не первая, а нулевая, самое ее начало, точка отсчета! Понимать надо! И нет никакой возможности сдвинуть ее на сегодня, на послезавтра, на субботу или еще куда: родители невесты предупреждены на ушко и сварганят торжественный ужин в узком кругу… Нет, никак не перенести.

Серега махнул рукой, высказался нецензурно и ушел. Очень был зол. Теперь, наверное, благословляет отказ Никончука.

…Неприятности не обрушились сразу, потоком или лавиной. Неприятности подбирались к минус четвертому уровню и лично к Никончуку неторопливо, сужающимися кругами, – словно большая белая акула к купальщику.

Началось все с того, что сбежала пациентка доктора Рымаря. Или не пациентка, а подопытная мутантка. Нет, не мутантка, совершенно нормальная девица, более того, невеста Малого. И не просто мутантка – опаснейшая тварь, сумевшая неведомо как освободиться с хирургического стола, где доктор собрался ее вскрывать. Но шарики у невесты явно заехали за ролики, даром что внешне нормальная, – психанула, ударила ножом санитара – и таинственно дематериализовалась, растаяла в воздухе, и если ее не вывел с оцепленного уровня сам Малой, то дедуктивный метод гроша ломаного не стоит.

Примерно такая картина, бредовая и противоречивая, складывалась, если свести воедино информацию, поступившую к Никончуку по личным каналам, от офицеров, с которыми он поддерживал приятельские отношения.

Официальные же каналы информацией не порадовали вообще никакой. Ковач объявил на уровне синюю тревогу, не объясняя причин. У него принцип: подчиненный должен знать лишь то, что нужно знать для выполнения поставленной задачи. А дураки, задававшие Ковачу вопросы… см. выше.

Синяя тревога по большому счету и не тревога вовсе, так, усиление бдительности: инструкция СНЖР меняется на СНЖГС-НГВО [1]. Да еще возможны проверки чаще обычного, и если прихватят на чем-то, за что обычно грозит лишь словесная выволочка (к примеру, отлучишься на минутку отлить, не оставив на пульте замену), – впендюрит Ковач по самые гланды. И если под вечер с фляжкой медицинского заглянет Рымарь, ищущий компании, лучше отказаться, как бы душа ни горела. Себе дороже выйдет.