Степан Кирнос - День гнева

Вокруг таятся опасности похуже стекла или гвоздей. В руинах прячутся недобитые мятежники и отступники, готовые атаковать любого, кто не похож на них. Автоматы, самодельные пистолеты и ружья, арбалеты и луки: всё это может выстрелить из любого угла и яркой вспышкой или же тихой стрелой и оборвать жизнь Маритона, чего он, несомненно, и хотел бы. Но никто не суёт носа из укрытий, поэтому, скрываясь за покровом ночи и стеной дождя, мужчина спокойно бредёт по пустырям, дорогам и сквозь витиеватые трущобные улицы, завёрнутые в целые лабиринты.

Эвакуация только началась, поэтому до нанесения сокрушительного удара ещё несколько часов, что известно Маритону и приводит к отдающейся эхом в сердце печали, так как огненная смерть медлит.

Парень снова спотыкается, только в этот раз его тело на прочность испытывает гвоздь, пришедший в ногу, прямиком голень. Окровавленной израненной правой рукой, схватившись за посторонний предмет, Маритон вытаскивает железку и швыряет её в сторону. Упарившись в асфальт руками, поливая его кровью из ран, он тяжко поднимается и снова продолжает путь, только свернув в этот раз в бетонный лес разрушенных высоток. Впереди появляются силуэты срезанных зданий по пять или десять этажей. В былые времена тут стоял квартал двадцатиэтажных жилых домов, но после воин и кризиса здешние высотные постройки сильно укоротились.

Но, несмотря на явные очертания домов, впереди Маритон видит лишь размытые чёрные силуэты и едва различимые в том безумном угаре, который тяжёлой дланью повис над сознанием парня или количество ран даёт о себе знать. Неважно это для Маритона.

Всё же усталость берёт своё. Шаг мужчины становится всё медленнее, а дыхание каторжнее. Мышцы отказываются переходить на бег, окутавшись пламенем физической боли и усталости, которую онемевшие от холода нервные окончания слабо передают. И навалившаяся усталость не просто берёт верх, а заставляет практически остановиться парня. Сквозь пелену безумия на глазах Маритон впереди замечает кусок разрушенной статуи — огромная голова льва. И пав рядом с ней на ещё не украденные, но шероховатые, поросшие травой гранитные плиты, цепляясь пальцами в поверхность, мужчина доползает до статуи и облокачивается на неё.

Изнеможение и слабость жуткой энтропией поползли по телу, приковав его к земле. Небосвод заботливо накрыл поверженного судьбой бывшего Аккамулярия саваном дождя, а ветер стал обволакивать каждую неприкрытую одеждой клеточку плоти. Чёрное от грязи и крови лицо мужчину устремилось к небу и запрокинулось на холодный камень отколотого куска статуи. Небесные слёзы капля за каплей стали рачительно отслаивать грязь и чистить лицо. Но важности для Маритона это не играет.

— За что? — в пустое пространство, лишённое слушателя сорвался с грязных губ шёпот, полный тужи. — Почему я? — В ответ лишь шум дождя.

Боль утраты и потери выжила все силы, всю волю к жизни из мужчины. Он готов просто лежать и ждать, пока его не прикончат мятежники, вороватые жители или авианалёт. Анна — тот светлый луч, тот смысл жизни, за который можно было цепляться. Но теперь его нет для Маритона, отобрали единственную и первую любовь, лишили по праву безумного закона.

День, насыщенностью в целую жизнь, логично кончился символической смертью. Напарница умерла от горячего жара плазмы, а Маритон погиб душою от вида того, как её рассеяло. Он не чувствует себя живым, ибо все радости жизни давно покинули мужчину. Теперь же он больше похож на живого мертвеца, движимого лишь странной и непонятной волей. Но в «возвышенном обществе» только этот мертвец возможно и прочувствовал истинную жизнь с её искренними чувствами и истинной болью. В Информократии только «мертвец» может перестать быть рабом.

Дождь всё так же размеренно продолжается и ледяной ветер готов начать печальные и слёзные напевы о потерях. Вокруг виднеется какая-то площадь и сквозь пелену небесной воды мерцают силуэты далёких костров, которые разожгли под навесами бедняки, в попытке согреться. Усталый и печальный взгляд Маритона переместился вбок, направо, там, где практически потеряны за слезами, наполнившими глаза и стекающими по израненным щекам вместе дождевыми каплями, очертания старого католического храма.

Пересиливая шум дождевой мглы сбоку, со стороны храма доносится странный звук ходьбы и шлепком намокшей кожи по камню. Звучание шагов становилось всё настойчивее, и суматоха в стороне знаменовала скорое приближение истинных хозяев этих мрачных мест. Но бывшему слуге Информократии всё равно, кто там идёт. «Если будут убивать, то хоть бы побыстрее» — подумал Маритон.

— Смотрите, вон там, — доносится реплика от человека, идущего средь осколков монументальной статуи льва, разбросанных по всей разрушенной площади.

Группа из трёх человек медленно подбиралась к Маритону. Несмотря на плохую видимость и наличие на зрительном пути огромных кусков бывшей статуи, их очертания прекрасно различимы. Двое, с пороховыми ружьями в руках, укрытые плащами грубо вырезанными из брезента, в масках, настороженно подбираются к Маритону. Среди них идёт тот, кто с пренебрежением подходит к потенциально опасному объекту. На его теле покоится чёрное, как ночь и мокрое тканевое одеяние, покрытое заплатками, швами и дырами, подпоясанное обычным старым ремнём. Этот человек не испытывает страха или сомнений, идя к Маритону, в отличие от вооружённых союзников. Ловко и плавно передвигаясь сквозь булыжники, он раньше всех оказывается над изгнанником, явно не испытывая страха или презренней, помешанного на чистой ненависти.

— Обождите! — звучит грубое воззвание от одного из бойцов. — Он может статься опасен. Это явно один из лазутчиков ворога.

— Не нужно, — мягко отвечает ему человек в чёрной рясе и с милосердием продолжает. — Посмотрите на него. Он слаб и изнеможён. У него серьёзные раны.

— Это может быть уловка!

Высокий статный мужчина сильно склоняется над Маритоном, рассматривая того практически в упор. Взгляд разжалованного Аккамулярия улавливает черты облика наклонившегося. Длинный немытый чёрный волос доходит практически до лицевых порезов Маритона. На фоне исхудавшего от недоедания лица серые глаза парня довольно выразительны. На щеках, подбородке и над губой чёрная, неаккуратно подстриженная бородка, которая практически касается лица Маритона. На высоком лбу есть пара свежих царапин.

— Прошу вас, осторожнее! — кричит боец, держа ружьё на взводе. — Он может быть опасным.

Незнакомец пропустил слова предупреждения мимо ушей. Склонившись, он внимательно рассматривает Маритона, вглядываясь в каждый аспект его лица. Пристальный взгляд серых, как камень, глаз шерстит по одежде и ранам мужчины, который лишь бессильно наблюдает за тем, как его изучают.