Степан Кирнос - День гнева

— Киньте взор на его одёжу! — доносится грубый голос другого бойца. — Он из высшей рати! Его нужно повязать!

— Не говорите ерунды, — человек в рясе выпрямляется и, сделавшись мягче, чем его спутники, говорит. — Взгляните на него. Теперь он, как и мы. Такого же племени, как и все, ибо его изгнали из своего лагеря. — И обратившись к Маритону, тихо обращает ему вопрос. — Скажи нам, что же с тобой случилось?

В ответ, бывший Аккамулярий, молчит. Он не хочет говорить, ибо не считает это значимым. Да и банально нет сил на то, чтобы выдавить из себя хоть какую-то фразу, а вкупе с безразличием это порождает безмолвие и показательную атрофию языка.

— Поднимите-ка его и понесём в храм. Да побыстрее.

«Видимо, человек в рясе обладает большим влиянием, раз его слушаются» — сам себе не открывая рта, проговорил Маритон.

Два человека подняли изгнанника и взгромоздили себе на плечи, чтобы легче было нести. А на том холодном месте, где последние минуты пролежал Маритон, образовалась лужа алой крови, растекшаяся по гранитным плитам неприятием пятном.

Очертания разрушенной постройки становились всё отчётливее, при приближении Маритона к обители. Обычный католический храм, расположенный посреди какого-то пустыря, где средь каменной серой брусчатки растёт короткая и пожелтевшая трава. Места на всех не хватает и улицы ломятся от трущоб, но здесь нет ни палаток, ни самостроя, что могло бы удивить Маритона, будь он не в отдалённом от реальности состоянии. С первого вида строение похоже на разрушенную римско-католическую базилику, выполненную в раннехристианском стиле — у неё частично разрушена небольшая часть восточная стена, и крыша вся покрыта заплатами. Выцветший камень, из которого сделана базилика, со временем покрылся мхом у подножья храма.

— Заносите его, быстрее! — командует мужчина, похожий на священнослужителя, открывающий тяжёлую деревянную дверь. — Положите его на свободную лежанку.

Маритона занесли в храм, который как близнец напоминает внутреннее устройство Базилики Константина в Трире. Скоротечно окинув усталым взглядом помещение, Маритон нашёл его слишком захламлённым для старинного храма — множество мебели, каких-то лавок и огромных палок и лежанок у стен, чем создаётся эффект нагромождённой стены из всякого хлама у стен, возвышающегося на два-три метра, окна, лишённые стёкол, занавешены натянутым полиэтиленом. А в конце, там, где высокая арка, свисает огромное тканевое полотнище с изображением мужчины, с чёрной бородкой, выразительными, пронизывающими до самой души, очами, во весь рост с нимбом и облачённого в еле различимые кремовые одежды.

Но весь обзор на помещение перекрылся деревянной старой лавкой, возле которой его положили воины. Кожные покровы, в некоторой степени лишённые чувствительности, не почувствовали ткани под собой, лишь тело поняло, что его положили на что-то мягкое и тёплое.

— Лежи тут, — грозно вымолвил трущобный боец и с напарником оставил Маритона в одиночестве.

В помещение слышится сопение ещё десятка человек, которые покорно дожидаются момента торжества над ночью первого луча солнца, чтобы подняться и преступить к работе. Спящие люди, получившие скромный приют в храме, настолько устали за день работы, что не заметили, как к ним занесли раненного человека.

Посреди всеобщего лежбища Маритон, кряхтя, чуть приподнимается и видит, что всё его тело залито кровью, которая продолжает течь из незакрытых ран, и покрыто грязью, а одежда превратилась в жалкие лоскуты ткани и кожи.

— Осторожнее, вам нужно лежать, — доносится из темноты заботливый голос.

Рассеивая мрак и выходя из него, появляется высокий мужчина в промокшей рясе. Шаг его обуви порождает тихие шлепки подошвы о мраморный пол. В руках у хозяина храма зажиты пожелтевшие бинты, мази в тюбиках, потерявших цвет и бутыли с разбавленными растворами.

Изгнанник спиной опёрся на старую лавку и тут же почувствовал болезненные ощущения по всему телу. Сухие губы подходящего парня исказились в смущении и неприязни, а затем с них сошёл шёпот:

— Я же вам сказал лежать.

Первым делом человек в чёрном находит места, где ранения самые серьёзные и отчищает их тряпочкой и водой от грязи, чтобы не допустить заражения. Затем промывает раствором, от которого на ранении чувствуется лёгкое пощипывание и тут же перебинтовывает рану, чтобы остановить кровопотерю. И чтобы разнообразить хоть как-то медицинские процедуры, разбавляет знакомство вопросом:

— Может, скажите, как вас зовут?

Ответом становится молчание, незаполненное скорбью и бессилием со стороны Маритона, который не желает даже начинать разговор.

— Могли бы вы рассказать что-нибудь о себе? Вы всё-таки, теперь один из нас, — перетягивая бинт на ноге, говорит парень. — Познакомились бы, помогли бы вам. Всё же лучше сейчас начать знакомство, позже может быть неуместно. У нас не особо жалуют тех, кто не любит… быть в коллективе.

До Маритона доходит, что этот парень не замолчит и поэтому сам спрашивает, что первое приходит в голову:

— Вы священник старого Бога?

— Ох, — улыбнулся мужчина. — Так теперь называют Христа. Что ж, если вы говорите о триедином Боге, то тогда меня можно назвать священником. — Перейдя к следующей ране на ноге, отвечает. — Да, я настоятель этого храма.

— Как вы смогли так долго скрываться от инфо-культов? — тяжко спрашивает Маритон. — Как вы не попались им на вид?

— Знаете, они любят держаться поближе к «Проклятому Ковчегу», и тут их практически мы не видим. Да и мы пытаемся всячески скрывать наличие христианской общины на окраине промышленного района. Нам тут не к чему гости.

— А что такое «Проклятый Ковчег»?

— Ваш «Круг Интеллекта». — Смазывая мазью ещё одну рану, молвит священник. — А вы, я так понимаю оттуда. И что же с вами случилось, что вас сюда выгнали, если не секрет?

Маритон тяжело выдохнул, а на глазах появились проблески слёз, готовые снова окропить щёки. И всё же ответ, чугунной фразой, даётся:

— За что? За любовь и человечность. У нас больше нет преступлений, за которые наказывают.

Священник понял, к чему клонит спасённый им мужчина. Поэтому тут же прекратил разговор о наказании, подняв ладонь Маритона и обработав её, залив обеззараживающим раствором нижнюю часть, практически лишённую кожи и перебинтовал её.

— Может, скажите имя?

— Я Маритон УК-115, — нелегко отвечает мужчина.

— «УК-115»? — удивлённо звучит вопрос. — Мы давно перешли на фамилии вместо кодов. А что они, кстати значат?

— «115» это личный номер в отделе на работе. А «УК»… «Упраздняющий Криминал». Особый статус в обществе, показатель борьбы с элементами… которые считаются преступными…