Александр Латыпов - Линия Горизонта [litres]

– Вот, возьми, – художник передал плащ Риккардо, – переоденешься и будешь тихо сидеть в купе охраны. Сойдешь на своей станции.

– Зачем это?

– Просто мера предосторожности. Вероятно, излишняя.

Бертани развернул плащ – совсем новый, со слежавшимися складками на плотной ткани, – и, надев его, закутался.

Электричка между тем остановилась у платформы и распахнула двери.

– Стоять… Вы, двое, – стоять на месте! – раздалось с середины платформы.

По лестнице, шагах в тридцати от беглецов, карабкались на платформу полицейские во главе с Даниилом Кондратьевым, которого узнал Джамал.

– Вы нарушили комендантский час в Городе. Именем закона, я вас арестовываю. Вы в моей власти! – выкрикнул Кондратьев.

– Милорд, мы ничего не сделали, просто хотим уехать на юг! – насупившись, сказал Джамал.

– Я видел, как этот, – тут Кондратьев махнул рукой в сторону опешившего Риккардо, – убегал по улице, когда появился огненный человек.

– Чертовы нищие! – крикнул один из полицейских и поднял пистолет.

Тут только художник заметил, что форма полицейских была грязной, кое-где обгорела.

– Не стрелять! – в ответ прикрикнул на него Кондратьев. – Они же обвиняются в мятеже! Они могут знать имена…

– Плевал я на закон, плевал я на то, что они могут знать! – Полицейский сделал шаг вперед, отодвинув плечом Даниила. – Трое сгорели заживо там, на улице!

– Они могут быть невиновны в этом. Это не по закону! – Даниил попытался вразумить его.

– Это я сообщил вам, милорд, что этот бывший полицейский выбегал из дома. Так или иначе, он – причастен. И этот бородатый громила – тоже. А значит, я убью их обоих! – Полицейский не унимался.

Остальные стражники довольно загудели за спиной Кондратьева.

– Если не подчинитесь, то будете осуждены за измену… – начал было Даниил, но тут споривший с ним полицейский резко обернулся и наставил на того пистолет.

В это самое мгновение Джамал сделал два шага назад, схватил Риккардо за шкирку и затащил его внутрь вагона. Двери за ними резко закрылись, и состав тут же тронулся с места. Снаружи лязгнули по металлу пули.

– Едва выбрались, – пробормотал Риккардо, тяжело опираясь о стену тамбура.

– Пойдем в купе охраны. Теперь мы сами по себе, – грустно сообщил Джамал и первым вошел в вагон.

Внутри купе, предназначавшегося исключительно для полицейских, круглосуточно дежуривших в электричке, их ожидали две спальные полки с тонкими матрасами без белья и узкий пустой стол.

Минут через пять в купе вошел один из машинистов – Кайл. Оглядев пустые металлические стены с небольшим окошком, он хотел что-то сказать, но Джамал опередил его:

– Спасибо, Кайл. Знаю, это все ты сделал. Спасибо, что помог.

– Да, – коротко кивнул машинист, принимая благодарность, – вам вдвойне повезло. Состав – один из последних, с сегодняшнего дня весь транспорт запрещен. Пассажиров почти нет, полиция отозвала охрану. Можете запереться здесь и не выходить до…

– Четвертая декада станций.

– Хорошо. – Кайл кивнул. – Ни еды, ни воды не осталось – утром все забрала полиция. Заходить я не буду – после того, как попадем в южный Город, я буду нужен в кабине. Сами следите за станциями.

– Спасибо, – пробормотал Бертани в спину машинисту.

Состав постепенно набирал скорость. Сначала за окном потянулись хозяйственные постройки – ангары и склады, а после того, как электричка миновала промышленную зону, стали появляться бараки – состав приближался к городской стене.

Северная и южная части Города были разделены глухой стеной – такой же, как и та, что опоясывала колонию на Астароте. Во всей гигантской хорде было два прохода – городские ворота в центре и железнодорожный тоннель на западе, после которого пути резко уходили на юго-восток до городской стены. У каждой второй декады производственных станций составы делали остановку.

Южный Город был разделен на три зоны. От хорды и до середины этой части Города располагались солнечные станции, производившие электроэнергию. Западная часть второй половины была отведена под станции, производившие синтетическую пищу, а восточная – хозяйственные товары. Нумерация станций начиналась с юга – первая декада, которая производила рыбную продукцию, принадлежала лорду-советнику Грею.

До того, как покинуть Город, электричка сделала еще одну остановку. Платформа была переполнена людьми – беженцами, в основном женщинами с детьми, стариками. Были среди них и мужчины, и первые раненые – не больше двух дюжин.

Вся эта толпа, едва двери электрички открылись, принялась забираться внутрь, толкаясь и переругиваясь. Запершись изнутри в купе, Риккардо и Джамал молча слушали их крики и возмущения, – дотянув до самого последнего момента, когда война уже началась, они все же решились на побег.

Наконец разместились; двери закрылись, состав тяжело дрогнул и поехал. И внезапно люди в вагоне затихли. В образовавшейся тишине Джамал снова услышал стрельбу. Выглянув в окно, художник увидел, что состав проезжал мимо площади, за которую в тот момент шла драка. Джамал узнал это место – сразу за площадью начиналась дорога к еще одному из шести лагерей, – и дела там, видимо, шли скверно. Полицейские в древних бронежилетах, которые многие годы пылились на городских складах, стреляли по людям из-за высоких щитов; огонь вели из окон домов, расположенных по всему периметру площади. Видимо, ни полиция, ни пристенные не успели возвести здесь баррикады.

Среди пристенных были жертвы – тела лежали на земле в лужах крови, у многих в руках были зажаты пистолеты и полуавтоматы. Мятежники отступали – площадь была почти сдана полиции.

Все это Джамал сумел разглядеть секунд за десять, затем площадь скрылась из виду, а вскоре исчезли и звуки стрельбы.

До тоннеля в городской стене в вагоне царила тишина – даже дети не плакали и не кричали. На первой же остановке в южном Городе вышло с десяток человек. Художник приоткрыл дверь купе и молча наблюдал за ними.

Люди были все еще подавлены увиденным, как будто и не предполагали, чем может закончиться бунт. Друг на друга они не смотрели: женщины упорно разглядывали своих детей, то и дело поправляя на них одежду, дети жались к матерям, одинокий старик смотрел перед собой в пол и задумчиво постукивал тростью, будто и вовсе не собирался на нее опираться.

Джамал захлопнул дверь и погрузился в размышления. Поэтому он и не хотел присоединяться к мятежу. Он не хотел его, не ждал, знал, что будет кровь – много крови… Он был просто художником, большим бородатым художником, ловко управлявшимся с кистями и красками. Все, чего он хотел, – рисовать.

– На восьмой декаде в последний вагон зашла полиция, – сообщил Кайл, просунув голову в купе. – Просто проверка документов, но кто-то из пассажиров растрепал о стычке на станции. Его, – он кивнул на замершего на месте Риккардо, – не заметили, а тебя, Джамал, описали как большого бородатого мужика. Я принесу тебе еще один рабочий плащ, может быть, поможет. Это все, что у меня есть.