Катэр Вэй - Меня зовут Ворн [publisher: ИДДК]

Калину виделись кошмары – бред, перемешанный с явью. Хотелось кричать, но все происходило как во сне, когда бежишь, а ноги ватные, кричишь во все горло, а на самом деле лишь стонешь еле слышно. Вот и сейчас с его губ срывался слабый стон. Закончив работу, Шаман налил в пиалу отвара и напоил им мальчика. Спустя пару минут Калин начал приходить в себя. Во рту он чувствовал противный горький вяжущий привкус, левое плечо болело, словно при переломе, а кожа просто пылала огнем. Калин скривился от боли и попытался сесть более ровно, оторвав спину от ложа. Скосив вниз глаза, он рассматривал фиолетового «кракена» на своей груди.

– Нравится? – поинтересовался шаман совершенно иным, совсем не хриплым голосом. Калину показалось, что теперь перед ним не сухой старик, как он мысленно представлял себе колдуна без маски, а средних лет мужчина. – Теперь каждое твое достижение или победа будут отмечаться на теле новым рисунком. Все твои свершения, жизненные события, радости или горе на века останутся в истории для потомков, если конечно ты удостоишься такой чести.

Калин вскинул бровь.

– С меня что, шкуру потом снимут и на стенку приколотят?

– Если заслужишь. Поднимайся. Вот твоя кровь, – вынув из-под ритуального ложа глиняную посудину, шаман всунул ее в руки Калина.

Калин заглянул внутрь. Темная жидкость слегка переливалась перламутром.

– Это точно кровь? – с подозрением взглянув более пристально, прищурил он глаз и даже принюхался. – И что мне делать с ней?

– В святилище сходишь потом и дар предку, чей знак на тебе, преподнесешь. Иди к родичу своему, он все расскажет, как делать надо.

Калин направился к Хузару, а шаман – к вождю. Они беседовали довольно долго, но очень тихо, и мальчик, ничего не расслышал из того разговора. Понятно же, что речь о нем, и от этого желание знать давило душу. Неизвестность нервировала. Пугала. Злила.

Пока Калин напрягал уши, пытаясь разобрать, о чем говорит вождь с «Длинным», Хузар рассказывал про то, как с достойных воинов снимают кожу, выделывают ее и хранят в святилище. Там же хранятся и их черепа, которые впоследствии используют при различных ритуалах, а по узорам читают о жизни Великих. Каждый житель Ковчега мечтает попасть после смерти в святилище, но удается это мало кому. Все это Калин слушал так, в пол-уха, больше переживая не о далеком будущем и своей изукрашенной шкуре, приколоченной к стене, а о дне сегодняшнем и о планах вождя на его счет. Тарна, судя по ее виду, тоже была вся во внимании, но ей, в отличие от Калина, беседа та была вполне слышна.

– Черт, – зло буркнул паренек, окончательно расстроившись из-за неведения.

Хузар вопросительно на него уставился и, видя, что мальчишка пялится в сторону правителя и совершенно его не слышит, треснул того по уху.

– Ай! – вскрикнул Калин от неожиданности. – Сдурел?!

Беседующие у трона, замолчав, обратили свое внимание на тихую потасовку. Хузар, заметив взгляд вождя, вытянулся в струнку, но тут же расслабился, получив одобрительный кивок.

– Что ты понял из услышанного? – спросил Хузар, угрожающе повиснув над мальчиком.

– Что такими темпами через год на мне места живого не останется, – хмыкнул Калин в ответ. – Весь засинюсь к чертовой матери, а когда ласты склею, меня выпотрошат и шкурку мою приколотят к стенке для поучительного обозрения будущих поколений.

Лицо вождя исказила гримаса непонимания, а затем гнева.

– Повтори то, что ты сейчас сказал, только понятными словами, – шепнул Калину рядом стоявший Хузар.

Калин усмехнулся, но постарался пояснить более доступными для их понимания словами. Нервное напряжение, давившее мальчика столь длительное время, начало искать выход. Калин откровенно нарывался на неприятности. Он устал бояться. Устал от неизвестности и хотел действий. Пусть происходит хоть что-то. Пусть на него злятся.

«Да лучше пускай убьют, чем эта чертова свадьба!» – вопил истеричный голос в душе.

Его не пугали монстры, зомби и людоеды так сильно, как одна только мысль о предстоящем людоедстве. Почему-то было чувство, что он полностью лишится не только свободы, но и души. Это жутко пугало, толкая к безумным поступкам. Калин уверил себя – каннибалом ему не быть! Лучше умереть, оставшись человеком, чем жить без души, как они. Эти мысли подкачивали в кровь адреналин, и выливалось все в безумную веселость, острый язык и желание вступить в свою последнюю схватку, если не за жизнь, то хоть за душу. Надо только подгадать момент, ведь жить все-таки хотелось очень, и Калин ждал. Он ждал тот самый шанс, который на миг даст ему возможность спастись. Закончив свои разъяснения тупым аборигенам (как думал про них обозленный мальчик), он нагло оскалился, ожидая гневной реакции вождя.

– Если за год ты получишь столько меток, то станешь самым великим воином в истории нашего рода, – заявил вождь совершенно спокойным тоном. – Даже у меня еще есть свободное место на теле, а я достиг многого за свою долгую жизнь. Мне нужны такие храбрецы, как ты. Я рад, что теперь ты с нами.

Вот тут вождь сильно слукавил, потому как радости от этого у него и на грамм не было. Мысли о возможном перевороте и свержении его с трона не давали покоя.

– Ну, вот и все, Калин, теперь ты мужчина и можешь жениться на моей дочери.

– Что, это весь обряд становления, что ли? – удивился, а больше испугался теперь уже точно неминуемой свадьбы Калин. – Но я же…

Вождь поднял руку в жесте «заткнись».

– Ты перебил большую часть гончих и тем самым доказал, что достоин зваться охотником. Ты убил почти весь дозорный отряд, и тем самым показал, что достоин звания воина. А то, что ты достоин называться мужчиной, мне сказала служанка, которая обрабатывала твои раны. Так что, Калин, как видишь, ты прошел все условия обряда. Ну, немного иначе, не так, как, в основном, наши молодые, но результаты у тебя даже лучше и много значимей, чем у них. Особенно если учитывать твой возраст. Так что я спокоен за свою дочь и род свой. Ты способен стоять рядом с ней плечом к плечу в битве, способен оплодотворить ее и прокормить ее и дитя. Готовься к брачному обряду. Твой родич скажет тебе, что нужно делать, – сказал вождь, а сам подумал, что сам бы с радостью отменил эту свадьбу, но это будет сильнейший удар по его достоинству и чести. Так уронить себя в глазах своих людей он не может.

Челюсть Калина отвисла. Ошарашенный новостью настолько, что не мог вымолвить и слова, он просто стоял с приоткрытым ртом, хлопая ресницами. Такого поворота событий он никак не ожидал, до последнего надеясь, что не прошедшему обряд взросления женитьба не грозит, а тут вдруг выясняется, что он его прошел. Шок – это меньшее, чем можно охарактеризовать состояние мальчика. Он даже позабыл про свое намерение довести до ярости вождя и, кинувшись в бой, погибнуть.