Мария Галина - Избранные произведения в одном томе

— А вот дам тебе веслом по голове, будут тебе поповские предрассудки, — сказала она сердито. — Ладно. Давай, сталкивай лодку… Поплыли.

Она наклонилась, чтобы забрать жбан с квасом, зарытый в холодный песок у кромки воды, потом подобрала юбки, из вредности высоко заголив крепкие белые ноги, и прыгнула в лодку.

Зудел один комар, и писк его далеко разносился над водой. Потом к нему присоединились другие, и вот уже маленький черный столбик кружится над темной водой, сворачиваясь, разворачиваясь. Никодим хлопнул себя по лбу, оставив кровавый след.

— Почему тебя не кусают? — спросил он сердито.

— Есть такая трава… я тебе ее покажу. Потом.

Солнце село, вода вспыхнула сначала золотом, потом серебром. Туман накатил на нее, потом собрался в комки и поднялся к небу, превратившись в легкие белые облака.

— Куда мы плывем? — спросил он растерянно. — Домой?

— Ты ж хотел к зеленым людям. — Она подняла весло, стряхивая с лопасти серебряные круглые капли.

— Янка, это уже не смешно.

— Я и не смеюсь. Дывысь… вон, в небе.

— Облако?

— Это не облако. Это чья-то душа… Ищет дом. Их много сейчас таких… все летают, все ищут.

— Фантазерка ты, Янка, — сказал он уже сердито. — Поворачивай.

— Дурень ты, — сказала она добродушно. Плеснули весла. В темной воде пролегла серебряная дорожка и кто-то ворочался в этом серебре.

— Рыба? — спросил он.

Она молча покачала головой.

— Выдра? Водяная крыса?

— Русалка, — сказала она равнодушно, — ишь, разыгралась.

Темное, оставляя за собой треугольный серебряный след, подплыло к лодке, и он увидел бледное лицо с темными ямами глаз. Волосы липли к щекам, ко лбу. Он отпрянул.

— Лодку-то не качай, — сказала она.

Из воды высунулась белая рука, уцепилась за борт лодки длинными белыми пальцами. Лодку качнуло. Янка, размахнувшись, стукнула по пальцам веслом, и рука, сорвавшись, упала в воду с рыбьим плеском. Белое тело с темным хвостом, развернувшись и качнув напоследок лодку еще раз, ушло в глубину, плеснув хвостом и обдав их фонтаном холодных брызг.

— Это же русалка, — сказал Никодим.

— Ну, — согласилась Янка.

— Русалка. Настоящая русалка.

— Бабьи сказки? — насмешливо спросила Янка, уводя со лба мокрую прядь.

— Их не бывает, — сказал Никодим. — Точно. Не бывает. Ты надо мной подшутила, признавайся? Какая-нибудь твоя подружка…

— Ты что? — удивилась она. — Совсем дурень?

На темных отмелях шумели темные ивы, клонили головы к воде, лодка плавно шла по стремнине. Янка вздохнула.

— Говорят, — сказала она, — если плыть вот так, по лунной дорожке… вот так… плыть и плыть, можно…

— Что? — спросил он почему-то шепотом.

— Попасть в другое место.

— Какое?

— Никто не знает.

Плеск весел. В дальних камышах кто-то заворочался и ухнул. Никодим сказал:

— Это все-таки была рыба.

— Может быть, — равнодушно ответила Янка.

— Или выдра.

— Ага. Или выдра.

Вода была черной, но там, где лодка рассекала ее, на изломе, отсвечивала маленькими бледными полулунами. Иногда нос лодки разрезал плавучие островки мусора — стебли камыша, перепутанные с травой, ивовые листья, похожие на маленьких темных рыбок.

Далеко за окоемом зарница багряной лентой обняла темный лес, острые зубцы елей взметнулись вверх на фоне дрожащего, свивающегося в кольцо света.

— Ось, вон он. — Она показала подбородком. — Огненный змей. Они всегда на Успение прилетают. Они к вдовам ходят. Оборачиваются людьми и ходят. А вдов сейчас много, ох, много.

— Зарница, — сказал он, — просто небесное электричество. Электричество, Янка, это ого-го что такое.

— Батя привез однажды лампу, — сказала она, — говорил, електическая. Нажали на пимпочку, а она не горит.

— Конечно, не горит, — сказал он серьезно, — для этого нужны особые провода. И еще электростанция, чтобы вырабатывать электричество. Я тебе потом объясню.

Она пожала плечами, одновременно налегая на весла:

— С керосинкой проще.

Никодим помолчал, потом спросил:

— А русалки нас больше не тронут?

— Не-а, они сейчас сонные.

— А этот ваш… дурачок?

— Так то ж на Иванов день.

С весла сорвалась капля, ударила по воде, и где-то внизу, из-под воды ей ответила тихая, но частая барабанная дробь.

Он вздрогнул. Она усмехнулась, зубы блеснули в темноте.

— Это ж рыба. Вьюн. Такая рыба, болтливая дуже.

— Куда твой отец увез этих… недобитков?

— Людей, — сказала она терпеливо.

— Людей.

— Я ж говорю, на тот берег.

— А что там?

— Не знаю. Батя говорит, если долго плыть… А потом ехать, будет большой город. Он говорит, там, в этом городе женщины летом парасольки носят.

— Парасольки?

— Да, такие шляпки на палочках.

— А, зонтики. От солнца. Это буржуазное украшение. От дождя — другое дело.

— Это чтобы солнце не пекло, дурачок. Когда солнце голову напечет, с человеком знаешь, что может быть? — Она помолчала и оглянулась через плечо.

— Вон, дывысь.

— Что там?

— Заячий остров.

Еще несколько сильных гребков, и лодка бесшумно заскользила по зарослям высокой травы, растущей прямо из воды. Трава расступалась перед носом лодки и смыкалась у нее за кормой. Луна уже перебралась через небо и сейчас висела над дальним берегом, как круглое красное зеркало, отражающее невидимый отсюда пожар.

Потянуло холодом. Туман вновь начал свиваться меж травой, и оттуда, из тумана, выросли торчащие из воды колья. Много-много кольев.

Янка подняла весла и так и застыла, с весел срывались и прыгали в воду капли, а лодка сама по себе скользила по воде, и Никодим увидел темную фигуру, выступившую из тьмы. Кто-то шел рядом с лодкой, бесшумно, не произнося ни слова. Наверное, тут было совсем мелко.

Потом лодка подплыла к частоколу, и Янка спрыгнула в воду и привязала лодку к одному из кольев, потом нагнулась и достала из-под лавки мешок, а заодно прихватила и фонарь, который стоял на носу.

Ему стало неловко, и он здоровой рукой взял у нее мешок.

— Что там у тебя?

Мешок был тяжелый.

— Мед. Яблоки. Я ж говорила, у них не растут яблони.

Вода по-прежнему плескалась, но уже только-только покрывая ступни, и Янка запалила фонарь. Рядом с ними стояла женщина.

Никодим изумленно поглядел на нее.

— Она ж совсем зеленая, — выдохнул он в ухо Янке.

Та серьезно кивнула.

— Я ж говорила.

У женщины была изумрудная гладкая кожа и волнистые темно-зеленые волосы, а глаза — как серебряные монеты.

— Как добрались? — спросила она нежным голосом.

— Да река ж спокойная, — ответила Янка.

— Ну, все равно, — сказала женщина, — идите. Отдыхайте.

Она шла впереди, и Никодим увидел, что одета она в белую холщовую рубаху до щиколоток, а ступни у нее босые и ногти на ногах ярко-голубые, как воронье яйцо. На песке оставались цепочки узких темных следов.