Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

— Вам не следует опасаться меня, Берта. — сказал он со всей возможной проникновенностью. — Поймите, это, наконец, глупо: если бы я собирался причинить вам вред, у меня была тысяча возможностей это сделать! К тому же, бумаги графа здесь.

И похлопал по запечатанному кофру, в котором хранилось самое важное из их добычи: бортовой журнал «Руритании» с указаниями графа Николы Румели о маршруте экспедиции, дневники и чертежи Леньяра. С некоторых пор к ним присоединились и записки Эберхардта с примечаниями Рукавишникова, и лишь драгоценный ларец с Ключом-пирамидкой Смолянинов держал при себе, ни на минуту не расставаясь с загадочными артефактами.

— … к тому же и деться вам особо некуда, не так ли? Так что, подумайте — если ли смысл и дальше секретничать?

Берта снова закусила губу. Смолянинов уже успел выучить, что это означало, что их очаровательная спутница находится в крайней степени озадаченности.

«Думай, голубушка, думай! Хочешь ты этого или нет, а придется тебе и дальше сопровождать экспедицию — если, конечно, не пожелаешь топать к побережью вдвоем со своим Жилем…»

— Ну, хорошо, раз вы так настаиваете… — медленно произнесла Берта. — Собственно, и скрывать-то мне особенно нечего — так, кое-какие соображения, не знаю даже, чем они могут вам пригодиться.

— Вы расскажите, а там уж вместе разберемся — чем. — пообещал Смолянинов. — Дело это непростое и может статься, нам не хватит для успеха как раз той крохи сведений, которой вы упорно не желаете поделиться!

Она упрямо мотнула головой.

— Да нечем мне делиться, сколько можно повторять! Единственное, пожалуй: когда мы примерно полгода назад посетили Берлин — графу опять что-то понадобилось в библиотеке Королевского музея, — у него состоялась встреча с весьма подозрительным господином. Тот назвался доктором Бауэром, то ли из Вены, то ли из Праги, сейчас уж и не припомню. Якобы он крупный знаток герметических манускриптов и разыскивает их по всей Европе — задумал написать фундаментальный труд в этой области.

— Герметизм? — Смолянинов озадаченно поскреб основательно заросший подбородок. — Это, кажется, раздел эзотерических знаний?

— Именно так, мсье Леонид. Мне это не показалось чем-то подозрительным, но граф, стоило гостю упомянуть о герметизме, возбудился чрезвычайно и сразу же выставил визитера за дверь. Никогда не видела, чтобы он был так груб, во всяком случае, с людьми образованными, из приличного общества; со слугами-то Никола церемонится не привык, нравы у них, в Румелии простые. А Бауэра он чуть ли не взашей вытолкал — а вытолкав, отправился в самую известную из берлинских частных сыскных контор и нанял там агента с заданием разузнать как можно больше об этом типе.

— И как, удалось ему что-нибудь выяснить?

— Да как вам сказать… В гостинице он остановился под другим именем — назвался доктором Мирабилисом. И оставил владельцу заведения визитку члена эзотерического ордена «Золотая Заря», со штаб квартирой — угадайте где? В Лондоне! Узнав об этом, граф окончательно вышел из себя и хотел немедленно навестить Бауэра-Мирабилиса. К счастью, они разминулись буквально на несколько минут, а то уж и не знаю, что учинил бы Никола — до того он был разъярен. Вам ведь известна его репутация…

Газеты, на все лады перемывавшие косточки пропавшему графу Румели, достаточно писали о его крутом нраве.

Смолянинов задумался, привычно скребя ногтями в бороде. Берта посмотрела на этот жест с несколько брезгливым выражением, и, Леонид Иванович немедленно одернул ладонь.

«За спиной, что ли руки держать…?»

— Вот и Эберхардт весьма неодобрительно отзывался об оккультистах. Не думаю, что это совпадение — по-видимому, он сообщил графу нечто такое, что заставило того относиться к этим господам с изрядной долей подозрения.

— Подозрения — это еще слабо сказано! — хохотнула Берта. — Отыщи Никола тогда этого «оккультиста» — тут бедняге и конец, прибил бы собственными руками!

«Знать бы еще, что рассердило графа Румели настолько, что он перестал сдерживаться. Вот и в письме к сыну граф упомянул о посланце оккультного ордена, который сильно ему досаждал, и это тоже происходило в Берлине! Что ж, письмо до некоторой степени подтверждает рассказ Берты — она ведь никак не могла знать, о его содержании. Или могла? В самом деле, что мешало графу Румели поведать своей пассии о принятых им мерах предосторожности — раз уж он доверил ей все остальное?»

— Как я понимаю, больше граф с Мирабилисом не встречался?

— Сыщики из берлинской конторы пытались пройти по его следу, но ни в Вене, ни в Праге такого человека не оказалось. Видимо, адрес был вымышленным, как и само имя.

— Вы ведь видели Мирабилиса в тот раз, в Берлине? Можете поподробнее его описать?

Берта снова прикусила губу, на этот раз всего на несколько мгновений.

— Худощав, не слишком высок, но и коротышкой его не назовешь. Волосы — темные, вьются, носит дымчатые очки, а потому глаз я разглядеть не смогла. Что еще? Нос прямой, лицо сужается к подбородку, но не вытянутое. Если бы не эти дурацкие темные стекла, его вполне можно было бы принять за священника. Одет в черный сюртук очень строгого покроя — такие носят по всей Европе, это вам ничего не даст. Ах да, трость! Она у него весьма приметная — черная, тяжелая даже на вид, с массивной серебряной ручкой в форме какого-то мифического существа — то ли тритона, то ли морского змея. Я тогда еще подумала: и охота таскать такую тяжесть?

— Может быть, акцент?

— Затрудняюсь ответить точно, но точно не из Франции. На немца или австрийца тоже не слишком похоже. Англичанин, возможно голландец — это уже ближе.

— Мирабилис, Мирабилис… — Смолянинов снова взялся за подбородок — все же, так легче думалось. — В переводе с латыни это означает «чудо-доктор». Смахивает на цирковой псевдоним, что довольно странно для человека, желающего выглядеть серьезным оккультистом. Несолидно, я бы сказал, отдает профанацией…

Берта с независимым видом пожала плечами, но отвечать не стала — мол, сказала все, что знаю, а дальше сами решайте.

— Пожалуй, вы правы… — помолчав, сказал Смолянинов. — Сейчас нам это все мало что дает. Вот окажемся в Европе, и можно будет поискать этого «Чудо-доктора» — глядишь и потянется ниточка! Впрочем, можно и сейчас кое-что предпринять…

И потащил из полевой сумки-планшета листок бумаги и копировальный карандаш [91] Известен как «химический» карандаш; для получения нестираемых следов в стержень «копировального карандаша» добавляли водорастворимые красители — эозин, родамин или аурамин. Вошли в употребление в начале 70-х голов 19-го века. — он обзавелся новомодной новинкой, чтобы обходиться в дороге без перьев и чернил. Послюнявил кончик карандаша, от чего на губах появились лиловые отметины, и совсем было собрался писать, но вместо этого извлек из сумки свет странное приспособление, состоящее из двух наложенных друг на друга кружков плотного желтого картона. Кружки вращались на латунной оси; по краям их были нанесены цифры и буквы латинского алфавита и кириллицы.