Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

В ответ на немой вопрос Берты Смолянинов пояснил:

— Это шифровальный круг системы генерала Альберта. Во время недавней войны конфедератов и аболиционистов в Североамериканских Штатах, такая вот штучка была в кармане у каждого связиста или разведчика. Служит, как вы уже догадались, для составления тайнописи.

— Любопытная вещица… — Берта протянула руку и Смолянинов отдал ей «шифровальный круг». — А как она действует?

— Видите ли, самые известные шифры построены на том, что каждая из букв алфавита заменяется какой-либо цифрой, символом, а то и другой буквой. Если записать таким образом сообщение — тот, кто знает, какими символами вы пользовались, с легкостью сможет его прочитать.

— Знаю, как же! — обрадовалась Берта. — Я росла в монастырском пансионе, во Франции, так мы с подружками частенько баловались тайнописью! У многих из нас были свои шифры. Мы с Гретой Бергенхейм, помнится, составили свой из цветов и фигурок птиц и животных…

— Да, но вот беда, такие шифры — их еще называют «перестановочные» — довольно легко разгадать. Дело в том, что буквы встречаются в тексте с неодинаковой частотой — например, буква «А» попадается куда чаще, чем «У». Остается только подсчитать количество тех или иных символов в тайнописи — и все, текст, считайте, расшифрован. Причем, чем больше в нем слов, тем проще это сделать.

— Но, как же так… — растерялась Берта. — Выходит, шифры бесполезны? Но я определенно слышала, что ими пользуются и военные и дипломаты!

— Разумеется, пользуются! Только у них в ходу более сложные системы — например, так называемая «линейка Сен-Сира». В ней реализован шифр де Виженėра с переменным сдвигом. При его использовании одни и те же буквы замещаются разными знаками, а сдвиг определяется по ключевой фразе или слову. Такое сообщение расшифровать намного труднее. «Колесо Альберта» действует по схожему принципу: на кромках кругов нанесены буквы, и если провернуть их, так, чтобы…

Этим устройством перед отправлением снабдил Смолянинова барон Эверт — и настрого велел зашифровывать все мало-мальски важные депеши. Начальник экспедиции собрался пуститься в пространные объяснения, но вовремя заметил, что собеседница уже успела потерять нить рассуждений и вот-вот заскучает.

— Сейчас я помощью «колеса Альберта» зашифрую подробный доклад в Петербург, насчет Мирабилиса. Если повезет, к нашему возвращению в Россию «чудо-доктора» разыщут, и мы узнаем, что ему понадобилось от графа Николы!

— Но, как же вы собираетесь отправить письмо, мсье Леонид? Я, конечно, знаю Африку не так хорошо, как вы, но и моих познаний достаточно, чтобы понять: ближайшая почтовая контора в Дар-эс-Саламе, в нескольких сотнях миль отсюда. Или вы все-таки решили вернуться?

— Ни в коем случае! — горячо запротестовал начальник экспедиции. — Да это у нас и не получится — между нами и озером Виктория-Ньяза лежат земли враждебных ваганда, иначе, как с большой стрельбой через них не пройти. Я собираюсь оставить письма лютеранскому пастору, который живет у ваниоро. Самим дикарям я бы доверять поостерегся, кто знает, чего от них, голозадых, ожидать, а тут — почему бы и нет? Насколько мне известно, этот достойный господин регулярно сносится с христианской миссией на восточном берегу озера, а уж оттуда письмо легко переправят и в Дар-Ээс-Салам. Переправляли же он корреспонденцию Рюффо, в конце концов… Так что, если повезет, месяца через два послание будет в России. Кстати, если пожелаете — можно отправить с этой оказией и вашу корреспонденцию. Только уж не взыщите, я сначала я ее просмотрю — мы сейчас не в том положении, чтобы рисковать.

Берта явно хотела ответить колкостью, но сдержалась.

— Вот, стало быть, и славно! Вы тогда пишите, а я найду Садыкова — он, помнится, сетовал, что теперь нескоро сможет отправить домой письмецо. Пусть порадуется, а то когда еще выпадет такой случай…

Из переписки поручика Садыкова

с мещанином города Кунгура

Картольевым Елистратом.

Бонифатьевичем.

Привет тебе, друг мой дорогой Картошкин! Ежели мои письма попали к тебе до Рождества — стало быть, все сложилось именно так, как я и надеялся. Привалила нам удача — удалось отправить с оказией довольно обширную корреспонденцию в Россию. Ну, я уж стесняться не стал — выгреб из походного ранца все те письма, что ожидали своей участи с самого озера Виктория, перетянул крест-накрест суровой ниткой и подписал получившийся пакет твоим кунгурским адресом. Будет мне урок — никогда не загадывать наперед!

Но всякая радость обычно норовит обернуться полнейшей своей противоположностью. Так уж устроена жизнь, и сетовать на сие обстоятельство — значит уподобляться сибирскому самоедину, который сечет веточкой деревянного божка за неудачу на охоте, али еще какую невзгоду. Вот и мы, вместо того, чтобы повернуть домой, продолжаем путешествие к истокам реки Арувими, и далее, в Восточное Конго. Места там глухие, можно сказать — дикие; даже Петр Петрович Клеймель, чьи записки и карты вели нас до сих пор подобно ариадниной нити, описал их весьма неточно и приблизительно.

«Вольно же им, сбесяся, бегать!» — подумаешь ты, и будешь, не вполне прав. Потому как ведет нас не только побуждение, называемое обыкновенно научным любопытством, но и прямой долг. Прости, дружище Картошкин, что не могу открыть тебе все планы: письма мои, в отличие от докладов, что шлет в Санкт-Петербург начальник экспедиции господин Смолянинов, отнюдь не зашифрованы хитрой американской машинкой, а наоборот, написаны самым простецким языком. А значит, могут быть прочитаны любым прохвостом, к которому попадут в руки. Надеюсь, что когда-нибудь, сидя у камелька, я смогу поведать тебе захватывающие истории о нашем путешествии во всех подробностях — но для этого нам предстоит еще пересечь половину африканского континента, следуя с Востока на Запад, и добраться до побережья Атлантического моря-окияна.

Позволю себе, впрочем, небольшой намек. Надеюсь, ты не забыл наше с тобой краткое увлечение трудами известной спиритуалки и теософички мадам Блаватской? Помнится, дама сия, вместе с прочими пречудесными и преудивительными откровениями высказала как-то мысль и древнем континенте Му, называемом иначе Лемурией.

Как ты, должно быть, помнишь, я никогда не жаловался на память. Вот и теперь я почти в точности могу воспроизвести ту часть текста, в которой упомянутая выше мадам рассуждает о загадочном исчезнувшем континенте:

«Лемурия, как назвали мы Материк Третьей Расы, была тогда гигантской страной. Она покрывала всю область от подножия Гималайских гор, отделявших её от внутреннего моря, которое катило свои волны через то, что мы знаем, как нынешний Тибет, Монголию и великую пустыню Шάмо, называемую иначе Гоби; от Читтагонга в западном направлении к Хардвару и в восточном к Ассаму. Оттуда, от внутреннего моря, Лемурия распространялась к югу через то, что известно нам сейчас как Южная Индия, Цейлон и Суматра; затем, охватывая на своем пути, по мере продвижения к югу, Мадагаскар с правой стороны и Тасманию с левой, она спускалась, не доходя несколько градусов до Антарктического Круга; и от Австралии, которая в те времена была внутренней областью на Главном Материке, она вдавалась далеко в Тихий океан за пределы Рапа-Нуи (Теапи или острова Пасхи), ныне лежащего на 26° южной широты и на 110° западной долготы.