Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

А там — может статься, и получится повторить эксперимент Саразена со временем. „Пуркуа па?“ — как говорят французы. Сведения, содержащиеся в записках профессора, это позволяют. Хотя, затея рискованная — вместо того, чтобы вернуться в 1911-й год, можно запросто оказаться лет за пятьсот до рождества Христова. Или же, как герой Уэллса, в невообразимо далёком будущем умирающей Земли. К тому же, придётся признаться в своём иновремённом происхождении, и ещё неизвестно, как отреагируют на это мои петербургские опекуны…

Так что это решение лучше отложить до лучших времен. Чем именно — лучших? Спросите чего попроще…»

— Удивляюсь, Николя, как ты решился на такую авантюру?

Они сидели в кают-компании «Витязя». После удивлений, объятий, похлопываний по плечам, в которых, кроме Николая, живое участие принял и Юбер, настало время для беседы в спокойной обстановке. Рошфора, которому сделалось дурно (сказалась потеря крови) увели к судовому врачу, и трое приятелей устроились в кают-компании. Там их не беспокоили — только буфетчик позвякивал в углу тарелками, косясь на гостей с умеренным любопытством.

— Неужели только из-за симпатии к моей персоне? — продолжал допытываться Груссе. — Извини, но что-то не верится. Признайся, в саквояже Саразена была записочка: «Не бедняге Груссе сгинуть, вытащите, пока его дикари не сожрали!»

— Ерунду говоришь, Паске! Сам подумай: откуда профессор мог знать заранее, что ты угодишь в лапы к версальцам? Ты ведь должен был последовать за ним в Солейвиль, помнишь?

— Да, и если бы не чёртов погреб, я бы точно успел…

Груссе сидел на канапе в распахнутом на груди парусиновом кителе и белых офицерских брюках. Старое тряпьё, всё в пятнах засохшей жабьей слизи и угольной пыли с «Клеменции», отправилось в топку.

— Не хватило каких-то пяти минут! Я уже был на рю де Бельвиль, когда фабрика взорвалась: дым, пыль, обломки кирпича сыплются с неба, стёкла на три квартала вокруг повылетали. Потом облава, версальцы хватали всех подряд. Пойманных без разговоров ставили к стенке и — «взвод, пли!» Если бы не тот чердак, я бы с вами сейчас не разговаривал…

Николай почувствовал укол любопытства: расскажет ли француз, что он оставил на чердаке? Груссе будто угадал его мысли:

— Помнишь, штуковину, что оставил нам Саразен — ну ту, яйцо с шестерёнками? Я предполагал, что меня могут схватить и спрятал её на чердаке, в сундуке с книгами. Заодно, положил туда свои записки. Я их, правда, немного замарал — царапнуло пулей руку, когда убегал от патрулей…

«Вот вам и бифштекс с кровью! — Николай вспомнил давнюю беседу в рижском издательстве. — Жаль, редактор „Механического мира“ не узнает — порадовался бы…

…впрочем, почему не узнает? Может, и получится заставить эту чёртову машинку сработать в обратную сторону…»

— …думаю, «яйцо» и сейчас там — продолжал Груссе. — Чердак выглядел заброшенным, вряд ли туда часто наведываются. Но, конечно, нынешние хозяева могли наложить лапу…

«Ну да, конечно — только не сейчас, а лет, эдак, через тридцать семь….»

— Не наложили, не переживай. Наш человек год назад ездил по делам в Париж — он и забрал «яйцо» с чердака. Я, когда прочёл в газетах, что тебя приговорили к каторге, вспомнил о чердаке и подумал, что ты мог оставить там что-нибудь важное. И не ошибся, как видишь!

Тут он покривил душой — «механическое яйцо» до сих пор лежало там, где Груссе его оставил. Николай не раз думал о том, чтобы рассказать о тайнике своим петербургским кураторам — тем не составило бы труда организовать изъятие. Но удержался — слишком многое пришлось бы тогда объяснять. Не то, чтобы он не желал делиться своими знаниями о будущем — он хотел довести до конца дело, порученное Саразеном. А заодно — last but not least [55] Last but not least (англ.) буквально — «последнее по порядку, но не по значимости». — увидеть некую очаровательную особу, которая отправилась вместе с профессором…

— А всё же, признайтесь, Николя, почему вы пошли на освобождение Паскуале? — поинтересовался Юбер.

Николай не посвящал канадца во все свои замыслы, и тот не упускал случая вытянуть из него дополнительные подробности.

— Если скажу, что по доброте душевной — не поверите?

— Не поверю. Насколько я успел изучить русских, вы — довольно-таки прагматичный народ, хотя и не чужды некоторому идеализму.

— И правильно сделаете. Тут прямой расчёт: он, хоть и ненадолго, но успел побывать в Солейвиле, а ведь именно туда мы собираемся отправиться. А ну как напутаем с настройками и промахнёмся на сотню-другую вёрст? Тут Паске и пригодится — он те места повидал, знает…

— Да что я там видел? — махнул рукой Груссе. — Город да ближайшие окрестности!

— А если серьёзно, — продолжал Николай, — я с самого начала решил вытащить тебя с каторги. У нас ведь нет других источников сведений о Солейвиле, кроме записок Саразена — а они, в основном, посвящены изготовлению апертьёра. Так что ты нам ещё понадобишься.

О дневниках Кривошеина он решил пока не упоминать.

— Ну, разве что… — буркнул Груссе. Ему не хотелось расставаться с мыслью, что Николаем двигала только симпатия к его особе. — Но всё же, как вы это устроили? План побега, записка, угольная шхуна…

— Проще простого, дружище, проще простого! Новую Каледонию посещает немало торговцев, из которых каждый второй ведёт дела с каторжниками. Да что я объясняю, сам же у них книги заказывал… Нашему посланцу оставалось только найти тех, кто знает каторжника по имени Паскаль Груссе и договориться о некоей деликатной и хорошо оплачиваемой услуге.

— Liberté au citoyen Grusse! [56] Свободу гражданину Груссе! — с усмешкой произнёс канадец. Груссе поморщился.

— Тебе бы такую «liberté» — посмотрел бы, как ты запел! Ваши «освободители» нам чуть кишки не выпустили!

— Так обошлось же! Порез у твоего приятеля неглубокий, если не будет нагноения, через неделю он и думать о нём забудет. Кстати, куда он потом, с нами?

— Нет, Анри о попросил высадить его в Батавии. Если бы не рана, он вообще остался бы на «Клеменции» — после мятежа Баустейл пылинки с него готов сдувать.

Николай кивнул.

— Что ж, вольному воля. Этот Рошфор — малый решительный, а деньгами, чтобы вернуться в Европу мы его снабдим. Эрго — бибамус [57] Следовательно — выпьем. .

И разлил по серебряным с чернью стопкам коньяк.

Через приоткрытую дверь кают-компании до собеседников донеслись пронзительные трели — «все наверх, паруса ставить!». Застучали по тиковым доскам палубы босые пятки, раздались ухающие ритмичные возгласы — «Взя-я-ли! Ещё взя-я-ли!». «Витязь» надевал свой белоснежный щегольской наряд чтобы отправиться туда, где на трёх градусах северной широты и сто одном градусе западной долготы, затерялся в океане остров Ноубл.