Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

Путаница с ларцами-двойниками подозрительно напомнила Николаю удвоение «механического яйца», случившееся из-за его перемещения во времени. А что, если загадочные асуры вовсе бежали не в другой мир, а в далёкое прошлое или ещё более далёкое будущее нашей планеты? И Солейвиль на самом деле находится на Земле, а тетракрабы и «мускульные полипы» — современники мастодонтов? Хотя, Кривошеин как-то упоминал о чужом звёздном небе…

Что ж, можно подвести итог. Загадочная хрустальная субстанция, материал ларца, выполненные неизвестным способом письмена — всё это суть плоды науки древней расы асуров, ровесников атлантов и обитателей Лемурии, расы, овладевшей Пятым измерением. Потерпев поражение в войне с могущественным врагом, асуры прибегли к этому знанию, чтобы укрыться в другом мире — или, быть может, в другом времени. Уходя, они оставили ключ, надеясь, что их наследники однажды отопрут запечатанные двери.

Но Солейвиль существует не первый год, и за всё это время его жителям ни попадались следы расы беглецов! Но и это, если подумать, ничего не доказывает: они могли построить свои города-убежища на другом континенте, могли укрыться в подземельях… Могли, в конце концов, исчезнуть — народы, как и люди, стареют и умирают. После бегства асуров прошли несчётные века и, может статься, от бывших владык «трёх миров» остались черепки, бронзовые пряжки и кости в древних гробницах…

Николай оторвался от журнала и посмотрел в иллюминатор. На правой раковине корвета, кабельтовых в десяти, волна валяла с борта на борт колониальную канонерку. Этому небольшому кораблику с высоченными кожухами гребных колёс, в которые яростно били океанские валы, приходилось куда тяжелее, нежели «Витязю» с его превосходной остойчивостью.

Размахи качки стали больше, и вот уже боцмана на шкафуте высвистывают на щегольских серебряных дудках (рубль с пятью алтынами, высший шик, понятный только истинному марсофлоту) привычно-тревожное «Все наверх, рифы брать!». Разбежались по реям марсовые, повисли над пенной бездной, и принялись сноровисто подбирать и увязывать риф-сезнями громадные полотнища парусов.

Николай не страдал морской болезнью, но стоило встать из-за стола, как пол — вообще-то палуба, на кораблях всё называется на особый, морской манер — ушёл из-под ног. Стул отлетел в угол каюты, за ним последовал серебряный подстаканник с силуэтом корвета в серебряном чеканном венке. Журнал упал со стола, раскрывшись на развороте с портретом мадам Блаватской. Высокий, мужской лоб, расчёсанные на пробор жидкие волосы, глаза, выпученные, как при Базедовой болезни — непривлекательное, одутловатое лицо охотнорядской купчихи…

Новая волна ударила в борт, и корпус корвета загудел, как огромный шаманский бубен. Неприветливо, неласково встречает их Тихий Океан…

Что ощущает мышь, оказавшаяся в мяче для английской игры «футбол»? Теперь Николай точно это знал. Циклопические, выше пятиэтажного дома, валы ударяют в корвет, словно башмаки футболистов в кожаное узилище несчастного грызуна. Все, что не привинчено, не прикручено, не принайтовлено накрепко, норовит сорваться с места. И ладно, если это книга или лёгкий камышовый стул — а ну, как что-нибудь поувесистее? Пустая бутылка из-под хереса, фаянсовая супница тоже могут натворить бед. Как-то раз тяжеленная столешница, гордость кают-компании «Витязя» (по судовой легенде на неё пошли дубовые доски от шведского фрегата, затонувшего на Балтике ещё в Северную войну) с такой силой въехала углом в живот артиллерийскому офицеру, что корабельный врач обнаружил у бедняги перелом рёбер и заподозрил разрыв селезёнки.

Помните эпизод из романа Виктора Гюго «Девяносто третий год»? Канонир плохо закрепил пушку и она, сорвавшись в шторм со стопоров, стала кататься по батарейной палубе, сокрушая всё на своём пути. Виновник происшествия, рискуя жизнью, укротил взбесившегося чугунного монстра, за что сначала получил крест Святого Людовика, а потом был приговорён к расстрелу — за ротозейство, едва не приведшее к катастрофе. Ну, так он ещё легко отделался! Даже записной толстовец, увидав, какие разрушения способен произвести плохо закреплённый буфет, без колебаний потребует для растяпы четвертования…

К концу третьих суток, когда всё, что могло сорваться с места, уже сорвалось и было прикручено заново, пассажирами корвета овладело безразличие. Поначалу сердце замирало всякий раз, когда корвет переваливался через гребень волны, на миг зависал, выставив из воды бешено крутящийся винт. Потом он скатывается к подножию и с такой силой врезается в следующую волну, что, казалось, вот-вот рассыплется на куски. Но этого не происходит, и тогда становится скучно. На смену скуке приходит досада, а та малое время спустя сменяется озлоблением и наконец, превращается в уныние.

Отчаявшись избавиться от этого чувства, Николай выбрался на палубу — и словно угодил в преисподнюю. В одном из кругов Дантова ада грешников истязают в кромешной тьме свирепые ветра. Великий итальянец наверняка ни разу не бывал на корабле во время настоящего урагана. — иначе он знал бы, что такие «адские муки» можно испытать и при жизни. Ветер непрерывно меняет направление — «переходит с румба на румб» — волны бьют по кораблю с пушечным грохотом, рёв ветра столь оглушающий, что в двух шагах не слышно боцманского рыка. А это о многом говорит знающему человеку…

Корвет потерял фок в первый же день шторма. Несмотря на взятые три рифа, огромное полотнище лопнуло с хлопком, на миг заглушившим рёв урагана. К пяти склянкам (по «сухопутному» счёту времени три-тридцать пополудни) вырвало и трисель. Их заменили, но это мало помогло — размахи качки разболтали ванты. Поползли бензеля, и громадная колонна грот-мачты опасно зашаталась, грозя рухнуть, разворотив при падении палубу. В помощь ослабевшим вантам заложили сей-тали, кое-как закрепив мачту, но «Витязь» лишился всех штормовых парусов и пришлось расходовать драгоценный уголь, чтобы не лишиться способности управляться. Становилось дурно при мысли о том, что внизу, в кочегарках, кому-то приходится швырять в топки уголь и шуровать ломами в их раскалённых зевах. Вот уж где преисподняя…

Как будто индикаторные силы, заключённые в паровой машине, способны противостоять неукротимой свирепости тайфуна! Превосходный винтовой клипер «Опричник», построенный на архангельских верфях, и три года проплававший в дальневосточных водах, пропал где-то здесь: вышел из Батавии, взял курс на Зондский пролив — и сгинул бесследно!

«25 декабря. Широта 22°8′ южная, долгота 68°23′, ветер ост-норд-ост 10–11 баллов, море очень бурное, видимость скверная.» — записал в судовом журнале шкипер голландского торгового барка «Зван». — «Полагаю центр урагана от судна к весту. Хочу заранее привестись к ветру и лежать правым галсом, чтобы ураган прошел западнее. В полдень замечено судно, идущее в фордевинд курсом вест-тень-зюйд…»