Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

Моряки вооружились шестилинейными винтовками Альби́ни-Баранова и револьверами системы «Галан». Груссе тоже обзавёлся «барановкой»; мы же предпочли оружие, сопровождавшее нас в тибетской экспедиции — карабин Спенсера у канадца и «Мартини-Генри» у нас с Курбатовым. Кроме того, я не расставался с верным «люгером», а мои спутники щеголяли «Смит-Вессонами» калибра 4,2 линии, недавно принятыми на вооружение в русской армии. Офицеры «Витязя» косились на них с завистью — на флоте терпеть не могли сложные и неудобные в обращении казённые «Галаны».

Четвёртый член нашей маленькой экспедиции, монах Цэрэн от огнестрельного оружия отказался, заявив, что обитателям Лаханг-Лхунбо запрещено проливать кровь. Это он пусть кому-нибудь другому рассказывает — я-то не забыл, как обитатели монастыря пластали «людей-гекконов» своими мечами и алебардами. Впрочем, уговаривать его я не собираюсь: хозяин — барин, хочет — живёт, хочет — удавится…

Погода стоит отменная — Тихий океан в кои-то веки оправдывает название, опрометчиво данное ему Магелланом. Штиль, невесомая рябь на ртутном зеркале отражает бездонную небесную синь. «Витязь» идёт на экономических семи узлах. Угля осталось в обрез, и если штиль продлится ещё несколько дней — придётся жечь в топках доски палубного настила. Обсервация, произведенная в полдень, дала следующие координаты: долгота — 97 градусов 17 минут к востоку от парижского меридиана, широта — 1 градус 03 минуты к югу от экватора. До острова Ноубл рукой подать: сто сорок морских миль, меньше двух суток пути.

…кстати, Стэнли, с упоминания о котором я начал эту запись, уже отыскал Ливингстона и изрёк своё знаменитое «Dr. Livingstone, I presume?» [62] «Доктор Ливингстон, я полагаю?» В данный момент он в качестве корреспондента сопровождает английские войска, оперирующие на Золотом берегу против племён аш а нтиев. Интересная у человека жизнь…

В линзах четырёхкратного апризматического бинокля фигурки на берегу различались вполне отчётливо. Не лица, разумеется — хотя и с такого расстояния Николай осно опознал негров. Или, быть может, полинезийцев.

— Любое дело может считаться хорошо соображённым, если у вас имеется внятный план хотя бы на первую треть. — негромко заметил Груссе. Он опустил бинокль и рассматривал берег, приложив ладонь козырьком к глазам. — А у нас — извольте полюбоваться, сразу всё наперекосяк. Что это там за комитет по торжественной встрече?

— Наполеон говорил по-другому: «Редкий план кампании в состоянии выдержать первое же столкновение с реальностью». — отозвался Николай. — Можете радоваться: ваш кумир хоть в этом оказался прав. То-то Павлу Николаевичу досада — он-то мысленно уже взял курс на Кальяо и ждёт — не дождётся, когда можно будет запустить руки в кладовые тамошних шипчандлеров.

Француз недовольно поморщился. Он считал себя бонапартистом, но не любил, когда ему об этом напоминали — сказывались годы, проведённые среди сторонников Парижской Коммуны. Николай об этом знал, но не мог отказать себе в удовольствии подколоть приятеля. Изнемогая от скуки на борту «Витязя», они взяли манеру упражняться в пикировке. Получалось не очень: сказывались нехватка слушателей, способных оценить их пассажи по достоинству — офицеры «Витязя», как и большинство флотских, отдавали предпочтение английскому языку перед французским. Цэрэн и Курбатов в счёт, разумеется, не шли.

— Да бросьте, ради кого менять планы? Ради горстки дикарей с палками? Захватить каких ни то безделушек, блюдец фаянсовых из буфета, горсть медных пуговиц — они на руках вас будут носить! А то выставить ендову хлебного вина, и дело в шляпе, знай, складывай их в рядок под пальмами, чтоб проспались да под ногами не путались…

— Как вам не совестно, Николя? — возмутился Юбер — Спаивать дикарей — любимое занятие американцев и британцев, а вы ведь их, кажется, недолюбливаете?

О том, что он сам выходец из провинции Квебек, а, следовательно, в некотором смысле и американец, и британец, он предпочитал не вспоминать.

Груссе снова уткнулся глазами в медные трубки бинокля.

— Какие ещё палки? Это ружья, или я сам папуас! Да и чернокожие там не все. Тот, в центре — точно европеец. Одежда, светлая кожа… а что это он делает?

Человек, на которого указывал Груссе, действительно был одет в европейское платье, выделяющее его из толпы, чернокожих, щеголявших в немыслимом тряпье. Он жестами разогнал окружающих, взял в обе руки по широкому пальмовому листу и принялся энергично размахивать.

— Вишь, каналья! — воскликнул Кривошеин. — Это же флажковая азбука! Господин лейтенант, а нельзя ли…

Вахтенный офицер и сам уже сообразил. Он жестом подозвал сигнальщика с унтер-офицерскими нашивками на рукаве, и тот принялся рапортовать:

— Так что, вашбродь, с берега пишут: «Здесь русский офицер. Нуждаемся в помощи. При высадке на берег в лес не заходите! Здесь…»

И замолк, запнувшись на полуслове. Это удивило Николая — опытный сигнальный кондукт о р, выслуживающий третий срок, должен прочесть сообщение на раз-два-три.

— Что там, Зауглов? — поторопил лейтенант. — Не тяни, али ослеп?

— Никак нет, вашбродь, ясно вижу… — на этот раз голос кондуктора звучал неуверенно. — Так что, пишут: «Здесь водятся чудовища!»

— Что-о? Да ты, никак, пьян, прохвост? Чего несёшь?

На шканцах повисло молчание. Николай уставился на сигнальщика в изумлении — меньше всего он ожидал услышать фразу из тех, какими в старину снабжали белые пятна на географических картах.

— Никак невозможно, вашбродь! — с обидой в голосе отозвался кондукт о р. — Нешто мы без понятия? Да вы не сумлевайтесь, всё в точности. Репет и т: «Здесь водятся чудовища!» А флажкам он, вашбродь, не шибко обучен, машет, аки поп кропилом!

— В чём дело, мсье Николя?

Разговор шёл по-русски, и Груссе с канадцем, забеспокоившись, потребовали перевода.

Николай в двух словах объяснил. Юбер немедленно схватился за бинокль и зашарил взглядом по зарослям, скрывающим кромку песчаных дюн, будто надеялся разглядеть там обещанных монстров.

— Ну что, мсье? — в голосе Груссе звучало ехидство. — Всё ещё рассчитываете обойтись бусами и зеркальцами?

— Я, кажется, о бусах ни слова не сказал. — буркнул Николай. — Да и откуда им взяться на военном-то корабле? Пойдёмте лучше к командиру. Не время зубоскалить, надо что-то решать…

— Да, брат, вы вовремя! Мы уже всякую надежду потеряли. Вот последний патрон выстрелим, последний сухарь дожуём — тут-то нам и карачун…

Кривошеин встретил их возле уреза воды. Он обнимал Николая, хлопал по плечам и спине, отстранялся и рассматривал, будто не веря, что это тот самый юноша, с которым они познакомились больше двух лет назад, на баррикаде возле бульвара Бельвиль. Николай и сам с трудом узнал старого приятеля — загорелая кожа и рыжеватая, неровно подстриженная борода изменили лицо почти до неузнаваемости. Вместо потрёпанного пальто, парижского студента Кривошеин облачился в мешковатую куртку из парусины и рабочие штаны, все в пятнах то чего-то густого и маслянистого. От пятен тянуло гнилостным запашком, живо напомнившим Николаю памятную вонь «питательной смеси».