Николай Инодин - В тени сгоревшего кипариса [litres]

Летишь навстречу солнцу, тень стелется сзади, подпрыгивая на скалах, потом резво начинает приближаться – темной помогает подъем хребта. На седловине ей почти удается допрыгнуть до самолета, но сил не хватает, и она вновь падает вниз, мазнув по кепкам людей, что, опираясь на альпенштоки, цепочками взбираются по ненадежному склону.

До тебя не сразу доходит ненормальность происходящего, но тело реагирует прежде мозга – сектор газа вперед, толчок правой педалью, ручку чуть вправо и на себя.

Люди в чужой форме, много, рассыпаны по всему склону. Они тоже не ожидали увидеть здесь самолет – ты спланировал почти беззвучно, и стрелять немцы начинают не сразу. Зато потом открывают огонь почти все, одиночные вспышки карабинов, короткие очереди ручных пулеметов. Этот полет мог стать для тебя последним, спасает слепящее стрелков солнце. Пули рвут перкаль на плоскостях, с рояльным звоном лопается расчалка, боль кипятком обжигает левый бок, но ты уже набрал высоту и уходишь к северу – туда, где на перевалах третьи сутки гарнизоны дотов шквальным пулеметным огнем вколачивают на тот свет рвущихся к перевалам гитлеровцев. Именно к ним в тыл собрались немецкие горные стрелки. В другое место твоя машина не дотянет – старенький мотор чихает и кашляет, тянется из-под капота дымок… Хорошо, что лететь недалеко. Все, что ты сейчас можешь – добраться до телефона. Кажется, такая мелочь – сказать десяток слов в хрипящую трубку. Как много от этого зависит.

Хорошо, что ты сидишь в кабине допотопного биплана! Разве могут «харрикейн» или советский «ястребок» вот так зависнуть в потоке встречного ветра, почти не двигаясь относительно горного склона? Рука в кожаной перчатке ласково проводит по скудно оснащенной приборной доске.

– Прости, старик.

Выключено зажигание, замер винт, рванулась навстречу земля. Старенькая машина, сминая свое фанерно-перкалевое тело, смягчает удар, остатки самолета проползают десяток метров по заросшему молодой травой склону. Через минуту к куче обломков подбегают усатые бойцы с винтовками наперевес, разглядев восьмиконечную белую звезду на обломках, подхватывают раненого пилота и на руках относят в дот. К врачу. К телефону.

Через седловину хребта связка за связкой уверенной походкой проходят группы солдат. Крепкие, спокойные и уверенные в себе парни без заметных усилий несут на себе огромные рюкзаки, оружие и мотки веревок. Еще бы – их готовили тщательнее, чем многих офицеров линейной пехоты, за плечами годы тяжелой, выматывающей учебы. Каждый прошел и выдержал. Результаты не заставили себя ждать. Зайцами убегали от егерей французы и англичане, Альпы и норвежские горы стали для горных стрелков полями воинской славы. Их дивизии достался второй номер, не могут быть первыми все. Ничего, номер это не главное, славой мериться они станут после войны, в уютных пивных Мюнхена и Вены. Рыжие и белокурые бестии знают себе цену, у каждого на кепи раскинул острые лепестки цветок эдельвейса. Они привыкли смеясь делать то, о чем остальные не могут думать без дрожи в коленках. Будущее за ними, а все кто против, пусть убираются в ад. Егеря готовы помочь.

Греки за годы выгрызли в скалах над перевалами подземный город, залили в котлованы тысячи тонн бетона, в несколько слоев накрыли подходы пулеметным огнем. Героическая немецкая пехота встала, не сумела преодолеть свинцовый шторм, откатились на безопасное расстояние уцелевшие танки. Артиллеристы разводят руками – им просто нечем выковыривать греческих сусликов из таких нор. Люфтваффе тоже пока не может помочь – не так много сил удалось выделить для греческой операции, а воздух над Балканами оказался неожиданно горяч. Таких потерь не было даже над Францией.

В сороковом бельгийские форты оглушили и взяли десантники, неожиданно упавшие на головы защитников. Сейчас они не в форме – приходят в себя после мальтийской операции. Судьба наступления зависит от крепких горцев в тяжелых ботинках. Фюрер может быть уверен – егеря из второй горнострелковой не подведут.

Четверка «эмилей» двадцать минут покружила над перевалом, качнула плоскостями и ушла обратно на болгарский аэродром – подошло к концу горючее. Похоже, пролетевшая над головами керосинка все-таки рухнула где-то в горах. А может, у греков просто нет свободной авиации – учитывая, какая драка сейчас идет на дальних подступах к Салоникам, это не удивительно.

Батальоны, привычно рассредоточившись, преодолели треть спуска по западным склонам хребта, когда в небе появились греческие бомбовозы. Они просто не могли успеть раньше – ни старые «Бреге-19», ни Р-5 физически не способны летать быстро, и бомбы у них не слишком тяжелые. Зато их много.

Проходящие крутой склон в связках егеря заметны, как мухи на оконном стекле. Греки и русские выбирают самые аппетитные грозди и ложатся на боевой курс. Взрывы, визг разлетающихся осколков, клубы грязного дыма на склонах. И самое страшное – грохот сорвавшихся с места камней.

«Мессершмитты» возвратились к тому времени, когда бомбы закончились, а уцелевших немцев расстреливали скупыми пулеметными очередями стрелки кормовых установок. Ребята Геринга хорошо пополнили в этот день личные счета, но ветераны второй горнострелковой отчего-то не сильно этому радовались. Те, кому повезло выжить.

Потери, даже серьезные, ничего не решают – задача должна быть выполнена. Оставив тяжелых раненых на попечение санитаров, потрепанные роты и батальоны завершили спуск, избавились от лишнего, не нужного в бою снаряжения. Перекличка, уточнение потерь, корректировка задач и вперед: война – это работа, камараден, каждый зольдат знает свою задачу.

Пусть большая часть тяжелого вооружения потеряна при налете, оставшегося вполне достаточно для того, чтобы перерезать пути снабжения греческой армии. Тирольцы и баварцы, перехватив удобнее свои карабины, серыми ручьями устремляются к своим целям. Вот только Вотан 12 12 О́дин, или Во́тан ( прагерм . Wōđanaz или Wōđinaz; др.-сканд . Óðinn) – верховный бог в германо-скандинавской мифологии, отец и предводитель асов, сын Бера и Бестлы, внук Бури. Мудрец и шаман, знаток рун и сказов (саг), царь-жрец, князь (конунг)-волхв (vielus), но в то же время бог войны и победы, покровитель военной аристократии, хозяин Вальхаллы и повелитель валькирий. сегодня явно оставил своих служителей без опеки.

Свист снарядов, хлопки рвущейся в воздухе шрапнели – греческие артиллеристы используют оставшиеся с прошлых войн боеприпасы. Тяжелые фугасные чемоданы прилетают чуть позже, и выбитые взрывами тонны щебня убивают и калечат больше германских солдат, чем горячий чугун. В грохоте разрывов шорох минометных мин и хлопки их разрывов практически не слышны, но веера разлетающихся над землей осколков сеют смерть еще эффективнее, чем снаряды тяжелой артиллерии.