Николай Чадович - Фантастика. Журнал Парус [компиляция]

Впереди шел оживленный разговор на злободневные темы. Необходимо создать Администрацию Администраций, говорил кто-то, вот тогда, наверное, будет порядок. Нет, возражали ему. Было уже такое! Без толку! Порядок может навести только Администрация армии, она это умеет. Да бросье вы, следовали ответные возражения. Чем же она, интересно, этот порядок наведет? Разве вам неизвестно, что Администрация армии напрочь рассорилась с Администрацией оружия и та ей который год даже ржавого штыка не дает?!

Автобус еще несколько раз останавливали для досмотра дорожники, но уже из другой, раскольнической Администрации. Багровое солнце садилось за дальним лесом, высоко в небе дрожал узкий, бледный серп месяца, тень от автобуса протянулась далеко-далеко в поля.

Мальчик устал плакать и постепенно успокоился.

— Папа, ведь нам повезет когда-нибудь? — спросил он, прижавшись щекой к плечу отца.

— Да, — ответил тот. — Когда-нибудь повезет. Обязательно.

Но отец твердо знал, что им никогда не повезет, а если вдруг такое и случится, он, как и сегодня, предпримет все возможное, чтобы помешать этому. Пускай в сердце ребенка навсегда поселятся обида и горечь, которые со временем обязательно перерастут в сознательную, необоримую ненависть.

Ненависть не только к этой одной-единственной конкретной Администрации, но и ко всем другим Администрациям на свете.

И совсем не исключено, что когда-нибудь именно этот мальчик, вместе со своими возмужавшими сверстниками, сделает то, что не удалось сделать отцу и его поколению, — тихо и постепенно, без насилия и выстрелов, без митингов и кровопролитий, одолеет все эти администрации, захватившие власть в этой не слишком большой, но и не такой уж маленькой, не очень богатой, но и не совершенно нищей, не то чтобы дикой, но и не совсем цивилизованной стране.

Он верил в это, потому что верить больше было не во что.

Оформление Валерия Рулькова

Парус №1 1990 г.

Искусство прежде всего должно быть ясно и просто; значение его слишком велико и важно для того, чтобы в нем могли иметь место «чудачества».

Я нахожу, что действительность есть то, о чем надо меньше всего хлопотать, ибо она и так не преминет присутствовать с присущей ей настырностью.

Родиться меня угораздило в 1960-м году. Слово «угораздило» я употребил не потому, что этот год был чем-то особенно ужасен. Вовсе нет. Год как год. «Угораздило» я употребил к самому факту своего рождения.

Дом, в котором меня угораздило, был деревянным и одноэтажным. В садике росли малина, крыжовник, яблоня и черемуха. Именно с черемухой связано мое первое в жизни трагическое воспоминание.

Соседские пацаны лазали в наш сад и обирали его. Папа с мамой гоняли их. В моей детской голове четко зафиксировалось: «Это — враги». И вот однажды, будучи в саду один, я увидел, как «взрослые мальчишки» снова лезут через забор к нам.

Я стал кричать: «Уходите, это наш сад! Я сейчас папу позову!» При ближайшем рассмотрении «большие мальчишки» оказались вовсе не такими уж монстрами, как я их себе представлял. Один из них спросил меня:

— Хочешь, никто у вас больше черемуху воровать не будет?

Я ответил:

— Ага.

— Тогда запомни: если только полезет кто-нибудь через забор, нужно сказать специальное заклинание.— И он произнес мне на ухо некую волшебную и совершенно непонятную мне фразу. Чтобы не забыть, я, к великому восторгу пацанов, дважды повторил ее вслух.

Естественно, только появившись дома, я сейчас же сообщил близким радостную весть: «Папа, мама, я теперь знаю, как сделать, чтобы у нас черемуху не крали!» «Ну и как?» «Нужно просто сказать: «X... тебе, а не черемухи!»

— Хм,— сказал папа задумчиво,— что ж, может быть...

Но реакция мамы была самой что ни на есть не соответствующей моим благим намерениям.

С тех пор я никогда не прислушивался к советам людей. Но советчики у меня все же были.

Дело в том, что такой ничем вроде бы не примечательный снаружи дом наш имел-таки достопримечательности: в подвале его жил Мёрцифель — старый злыдень, а на чердаке — крылатый мечтатель Лаэль. Но об их существовании не знал никто, кроме меня. Так получилось. Вот их-то советы были всю жизнь для меня значимы. Возможно, что и к сожалению.

С годами стало заметно, что не очень-то я вышел ростом. И, может быть, потому я так полюбил деревья. Всегда, даже просто проходя мимо высокого дерева, я испытывал странное щемящее чувство. И я не любил смотреть вперед. Я любил смотреть по сторонам и вверх.

Музыка такая:

[см. иллюстр. под заголовком]

Единственное, что росло в соседнем дворе,— подсолнухи.

И еще там жила девочка Дина.

Звонкое чувство высоты испытывал я, встречая ее. «Мы живем»,— сказала она однажды, и я ощутил, как это важно.

Мёрцифель Дину недолюбливал; он вообще высоты боялся. А если он чего боялся, то и ненавидел. Но если он чего-то очень сильно боялся, то ненавидеть по-настоящему опасался; а потому он Дину, на всякий случай, только недолюбливал.

В школе мы сидели за одной партой. Но когда в третьем классе у нас началась мода «щупать» девчонок, Дина была единственной, кого я не решился тронуть. И никто не решился.

А когда в седьмом мы, наоборот, стали влюбляться, я, конечно, в нее влюбился. И остальные мальчишки тоже.

Но она была так высоко, что это не имело значения. Только Даэль, летая, умел быть так же.

Школа кончилась однажды. И однажды же, порвав связующие с окружающим канатики, я побрел вдаль.

— Смотри,— крикнул мне вдогонку Мёрцифель,— утонешь послезавтра!

Быть может, это он просто пошутил так, но возможно, что и правда предвидел что-то. Он способен. Если так, то спасибо ему, ибо с тех пор я купался только со спасательным кругом и так и не утонул.

Я после заметил: он всегда хотел мне напакостить, а на самом деле — только помогал и выручал. А Лаэль, наоборот, добра мне желал.

И вот еще что интересно: они, сама противоположность, в конечном счете одно и то же делали. Вот и тогда. Школа кончилась однажды, я забрался на чердак и спросил Лаэля:

— Нужно ли мне уходить? Деревья перестали расти. А я хочу выше.

— А Дина? — спросил Лаэль, покрываясь голубыми пупырышками.

— Конечно,— ответил я,— но я ведь и не видел никого больше.

— Иди,— сказал Лаэль и закутался в крылья: уходя, я открою дверь и промелькнет сквозняк.

Я спустился в подвал: