Александра Калинина - Настоящая фантастика – 2019

Трифон почувствовал, как его начала обволакивать удушающая багровая мгла. Она наступала одновременно изнутри и снаружи. Она несла с собой боль и упоение. Отчего-то вспомнился Поползун и его слова о неизбежности выбора, что-то очень важное имелось в виду… Потом и эта мысль исчезла в багровом мареве. Трифон вдруг стал дрожать, и вся его шерстка до последнего волоска встала дыбом. Что же это такое с ним творится?

Ответ пришёл из пустоты и ушёл в пустоту.

Это Переход.

Это был именно тот ответ, которого он так ждал и так боялся. В нём заключалась истина, но она уже никого не могла обрадовать.

Это Переход, но это одновременно и месть. За Верочку, лежащую теперь лицом к стене. За него самого, Трифона, в один миг утратившего своё предназначение. И снова и снова за Верочку. Это последняя попытка защитить от грубых рук хотя бы её мертвое тело.

А люди, что были во всём виноваты, по-прежнему копошились у него за спиной, никак не могли угомониться.

Те же самые грубые руки снова встряхнули Верочку, и чей-то омерзительный голос произнёс:

– Глянь, кажись, сучку эту щёлкнули. Вот незадача.

Трифон медленно поднялся на ноги и стал поворачиваться, ясно сознавая, что Переход начался.

Когда он повернулся к комнате лицом, это был уже не Трифон.

Через полчаса на парадном ходе хлопнула дверь, послышались шаркающие шаги по лестнице, сопровождаемые странным звуком, вроде бы чуть слышным хихиканьем. В дверном проёме показалась тощая и сутулая фигура Расклейщика афиш. Не переставая тоненько хихикать, он с интересом посмотрел на выломанную дверь, затем подошёл к висящим на стене оленьим рогам и некоторое время стоял возле них. На одном отростке висело изящное женское манто, а на другой была насажена человеческая голова с выпученными глазами и обрывками сухожилий вокруг шеи. Расклейщик щёлкнул голову по носу и, залившись хихикающим смехом, пошёл дальше. По пути небрежно пнул из-под ног оторванную кисть руки. Он обошёл всю квартиру, поглядывая на мебель, на обои и потолок, заляпанные жирными красными пятнами и какими-то клочками, затем выбрал относительно чистый участок стены и достал из рулона очередную афишку. Прилепив её, он отошёл на несколько шагов назад, как бы любуясь проделанной работой, ещё какое-то время постоял-похихикал, после чего подхватил ведёрко с клеем и удалился тем же маршрутом, каким пришёл.

На афишке имелась в высшей степени бессмысленная надпись «Баю-баю, начинаю».

Был поздний вечер 25 октября 1917 года.

Ликха решилась на побег на закате, через полчаса после того, как дуэнья усадила её в ванну. Ванну Ликха ненавидела. И тряпки, в которые её упорно обряжали все эти годы. И дуэнью, жирную бабищу с завитыми седыми лохмами и обвисшими едва ли не до пупа грудями. И прочих обитателей крепости, надменных, самодовольных имперцев. И их изнеженных, раскормленных баб. И в особенности распорядок дня: всё заранее известно, всё по часам – подъём, завтрак, рукоделие, обед, прогулка, вновь рукоделие, ванна, сон. Таковы были имперские правила. Каждодневные и ненавистные, но обязательные. Правила Ликху приучили соблюдать ещё в далеком детстве мамки и бабки.

Дуэнья то и дело маячила в дверях выложенной мрамором банной комнаты. Нагло ощупывала Ликху сальным взглядом, ухмылялась, облизывала влажные толстые губы.

– Пусть сладенькая дикарочка промоет все свои складочки, – гнусавила дуэнья, едва различимая в поднимающихся от печи облаках пара. – Хорошая девочка должна быть чистенькой и приятно пахнуть.

Ликха вежливо скалилась в ответ, едва сдерживаясь, чтобы не метнуться к жирной гадине и не перехватить ей зубами горло. Верно пророчил бородатый имперский воин, который десять лет назад притащил Ликху в крепость на аркане.

– Из кутёнка вырастет волкарица, – сказал тогда бородач и с размаху швырнул малолетнюю пленницу под ноги стражникам. – Пушистой китхи из неё никогда не выйдет, попомните мои слова.

Старший стражник пожал плечами, ухватил Ликху за шкирку и потащил за собой, будто мешок с отрубями. Слова, которые бородатый велел попомнить, стражник наверняка пропустил мимо ушей. Но не Ликха.

Её оставили в живых лишь потому, что она была ещё кутёнком, несмышлёной безобидной сучкой-щенком. Остальных женщин умертвили у неё на глазах – деловито и бесстрастно зарезали, затем столкнули в пропасть тела. Над Ликхой ражий кряжистый имперец тоже занёс уже было клинок, но бородач вывернулся у него из-за спины и перехватил руку на замахе.

– Наместник велел доставить в крепость девку для услад и забав, – буркнул бородач. – Эта вроде из себя ничего. Пускай живёт.

До возраста, пригодного для услад и забав, Ликхе оставалось сейчас всего чуть. Но дожидаться наступления этого возраста она не собиралась. Волкарицы в неволе не живут. Она либо вырвется из крепостной клетки, либо подохнет.

Ликха повернула тугой бронзовый рычаг и подставила ладонь под горячую струю. Ванна была первым, с чем она познакомилась здесь десять лет назад. Тогда её, кусающуюся и царапающуюся, завернули в грубую холстину и бросили прямо в воду. Не такую горячую, как сейчас, лишь слегка тёплую. Ликха чудом выпуталась из мгновенно набрякшей и ставшей тяжелой ткани, вынырнула, отфыркалась, рванулась прочь, но грубые жёсткие руки швырнули её обратно. Затем вода стала теплее. Ещё теплее. Ещё. Ликха не успевала понять, что происходит – три пары рук ворочали её, намыливали, натирали до крови жесткой щеткой, смывали пену и грязь и намыливали опять. Это было отвратительно и ужасно. Сейчас ужаса она уже не испытывала, но отвращение осталось. Даже после десятка лет, прожитых бок о бок с имперцами. Сначала забавным домашним зверьком, потом всё менее забавным, но привычным и милым.

Ликха хлопнула рукой по воде. Вверх взмыл фонтанчик брызг.

– Дикарочка забавляется? – сипло осведомилась дуэнья.

Ликха снова оскалилась и показала теперь уже невидимой за струями пара бабище похабный жест. Затем потянула к себе тунику и один за другим выудила из её складок полтора десятка плоских камней. Ликха собирала их не один месяц, таясь, озираясь, следя, чтобы никто не заметил, как она умелым пинком подбрасывает камень в воздух, ловит на лету и прячет под подол. Как же она ненавидела эти бабские тряпки! Наброшенные на плечи шитые золотой вязью простыни – хламиды, под которыми гулял ветер. То ли дело штаны и рубахи из козьей шерсти, что носили воительницы в племени. Удобные, тёплые, не сковывающие движений.

Ликха вновь похлопала ладонью по воде и пару раз звучно шлёпнула по скользкому мрамору. Затем быстро расставила камни, опутала выдернутой из рукава нитью. Достаточно будет лишь подтолкнуть первый, и они начнут медленно соскальзывать, громко плюхаясь в воду. Дуэнья не сразу поймет, что эти звуки производит не плещущаяся Ликха. А когда спохватится, будет уже поздно. Пока оповестит стражу, пока вышлют погоню, пока та в темноте отыщет след…