Александра Калинина - Настоящая фантастика – 2019

После кормёжки питомцев предстояло вывести и до обеда нещадно гонять, отрабатывая и закрепляя ходовые и боевые навыки. Потом развести по вольерам, тех, кому настала пора, отправить на случку, позаботиться о кладках, принять вылупившихся на свет из яиц новорождённых. Забот в питомнике старикам хватало с лихвой – трудиться без роздыха предстояло до самого заката.

– Тортильер!

Лейвез обернулся на голос. Звал однорукий Баос, панцирник, ходивший под его началом в десяток походов: против западных поморов, восточных кочевников-бедуинов, северных варварок. Потерявший руку в битве с горными дикарками – не знающими и не дающими пощады воительницами. Мускулистыми, ловкими, бесстрашными и предельно жестокими.

– Слушаю твои слова, – традиционной фразой отозвался Лейвез.

– Тортильер, к тебе конный из столицы, с посланием.

Лейвез от неожиданности сморгнул. Столичные посланцы вот уже пять лет как его не жаловали, если, конечно, не брать в расчёт прижимистых торговцев, скупающих на перепродажу питомцев и то и дело норовящих обсчитать продавца.

Конный из столицы ждал тортильера у ворот. Лейвез вскрыл пакет, пробежал глазами выведенные ровным, убористым почерком строки. При виде императорской подписи понизу скривил губы. В послании тортильеру Лейвезу предлагалось выехать в столицу немедленно.

– Передай его императорскому величеству, – бесстрастным голосом проговорил тортильер, – что я принять его приглашение не могу.

Гонец, не слезая с седла, фыркнул.

– Ты не в своём уме, старик? – осведомился он заносчиво. – Это не приглашение, это приказ! Император желает видеть тебя по делу, не терпящему отлагательств. Он оказывает тебе честь, призывая к себе.

– Вот как? А если я откажусь от такой чести?

– Тогда тебя доставят в императорский дворец силой.

Старый тортильер презрительно хмыкнул.

– Это не слишком легко проделать. Закончим, пожалуй. Скажешь его величеству, что видеть его я не желаю.

Он развернулся к посланцу спиной и зашагал к питомнику.

– Постой, тортильер. – Заносчивости в голосе пришлого больше не было. – Да постой же, прошу тебя! Выслушай меня. Пожалуйста! Это важно, неимоверно важно, поверь.

Лейвез остановился, развернулся на месте.

– Слушаю твои слова.

– На севере беда, тортильер. Варварские племена смяли пограничные заслоны и вторглись в наши пределы. Штурмом взяли два северных города.

С полминуты Лейвез молчал, пытаясь осмыслить сказанное.

– Ты лжёшь, – бросил он наконец. – Северная тортилья не допустила бы этого.

– Я говорю правду. – На этот раз в голосе посланца явственно звучали горечь и печаль. – Я попросту не успел сказать тебе главного. Тортильер Ридрис бросил против варваров северную тортилью – все четыре клина.

– Четыре? – Лейвез решил, что ослышался. – В северной тортилье всегда было два десятка панцерных клиньев.

– Так было когда-то. Тортильерия понесла большие потери в походе к Южному Архипелагу. Его величество решил не возобновлять её численность. Императорская казна пуста, а разведение и содержание панцеров слишком расточительно. Поскольку завоевательных кампаний более не предвидится, траты на армию значительно сокращены, и в основном за счёт расходов на наиболее дорогостоящую её часть.

Усилием воли тортильер сдержал гнев.

– Пусть так, – сказал он бесстрастно. – Четыре клина всё ещё достаточно, чтобы одолеть многотысячную варварскую орду. Так в чём же дело?

– Клиньев больше нет – дикарки уничтожили их. Тортильер Ридрис убит в бою. Тортилья истреблена. Панцеры мертвы, так же как их наездники. Никто не спасся, все легли там.

Лейвез вскинул голову.

– Как такое могло случиться? Тортильерия непобедима.

Посланец наконец спешился.

– Собирайся, старик, – сказал он негромко. – Очень тебя прошу. Варварки нашли управу на панцеров. Оба города они сожгли и откатились обратно в горы. Молодых и сильных горожан угнали с собой, остальных вырезали. Поголовно, включая младенцев, стариков и находящихся в тягости женщин.

– Убить панцера невозможно, если не застать его врасплох, – неверным голосом пробормотал Лейвез. – Немыслимо. Копьём или стрелой можно достать седока, но не боевого секача, пущенного в атаку.

– Так считалось раньше. Мой младший брат Гореш был среди тех, кого его величество отправил на север, когда оттуда пришли дурные вести. Гореш воочию видел мёртвых панцеров с расколотыми панцирями и размозжёнными головами. Так или иначе, жители северных провинций бросают свои дома и бегут на юг. Дороги забиты беженцами. Некоторые из них издалека видели варварские орды. Очевидцы рассказывают такое… Ты должен выслушать их, тортильер. Император надеется, что твои познания, твой опыт и навыки…

– Довольно, – перебил посланца Лейвез – Мои познания и опыт, надо же. Почему-то до сих пор… – Он осёкся, не закончив фразы. – Ладно, прости. На сборы у меня уйдёт полчаса.

Мужлан умирал, распластанный на горячем камне. Его внутренности, разложенные вокруг в причудливом узоре, уже успели высохнуть и сморщиться. В воздухе витал густой, тяжелый смрад.

Ликха вздохнула. Она узнала мужлана. Подросток, захваченный в плен пару дней назад, в набеге на приграничный заслон. Нападение было внезапным, они даже не потеряли ни одной воительницы, лишь Аркка-пращница сломала ногу. Заслон стоял на отшибе – десяток стариков, едва держащих оружие, да столько же юнцов, толком не понимающих, что с этим оружием делать. Старики все, как один, легли в бою. Юнцы, кто не успел сбежать, забились в погреб. Их вытаскивали оттуда по одному, дрожащих от страха, перемазанных в собственном дерьме. В живых оставили лишь двоих, и то потому, что выглядели они необычно. У одного было шесть пальцев на руке. Мать-предводительница решила, что это знак, и велела оставить шестипалого на осеменение. Воительница с лишним пальцем будет крепче держать копьё, ловчее управляться с ножом или дубиной. У другого были синие глаза, матово-белая кожа и густые, рыжие, как ржа на прохудившемся клинке, волосы.

На камне умирал как раз рыжий. Ликха в набеге не участвовала, ходила в разведку с передовым отрядом. Когда вернулась, ей рассказали, что пленного накормили от пуза и повели на осеменение к колченогой Патме, которая готовила для отряда стряпню. А тот выдернул припрятанную в заднем проходе острую кость и всадил её Патме в горло. Рыжего оттащили, сломали ему руки, выбили зубы, а когда вспороли живот, Патма успела уже помереть. За это казнь мужлану полагалась мучительная.

Рыжий хрипел, его глаза закатились так, что были видны лишь белки, на губах выступила кровавая пена. Ему давно надлежало уже околеть, но старухи знали секреты трав и отваров, продлевающих жизнь. Ликха досадливо покачала головой, шагнула к умирающему. Огляделась украдкой, резким ударом ногой в висок выбила из пленника жизнь и пошагала дальше.