Алексей Федоров - Потерянная земля

Профессор подошел к единственному металлическому шкафу, вмурованному в стену возле двери, открыл его. На дверце символично оскалился череп, а под перекрещенными костями стояло напряжение — тысяча вольт. Допуск намалевали через трафарет, непрокрашенная граница делила нули вертикально. В шкафу блестел единственный перекидной рубильник, обслуживающий сразу четыре провода — с уменьшенными его копиями Вадик имел дело на школьных уроках физики.

— Во-первых, вот этот рубильник. Он подает питание на управляющие цепи главного блока установки перехода. Может и не помочь… но я думаю, это облегчит все остальное. — Профессор почесал в затылке, а затем потянулся и дернул за рукоятку, разомкнув цепь. Контакты разошлись с коротким искрением, бросив на лицо ученого всполох миниатюрной молнии. Вадик поглядел на светящиеся контрольные лампы — но не похоже было, чтобы хоть что-то изменилось.

— Нет, все здесь статично. — Подтвердил Ильин его мысли. — Только красивая картинка. Говорю же, мы беспомощны… пойдемте дальше.

Они вернулись в белый коридор, прошли к следующей двери. На белом фоне красовались все те же череп и кости. Эта дверь оказалась закрыта на ключ; пока Ильин возился со связкой, внимание Вадика привлекло движение в той стороне, откуда они пришли. Открылась дверь, ведущая к лифтам, в проем шагнул молодой парнишка в белом халате, на его переносице блестели очки. Вадик взялся бы определить его возраст точнее, если бы видел лицо полностью — но сразу от переносицы начиналась кипа свернутых в рулоны ватманов, которые тот держал в охапке.

— А, это ты… — Ильин отвлекся лишь на мимолетный взгляд. — Я же сказал, все это в конференц-зал. Ну да ладно, постой здесь. Мы быстро… собственно, лаборатория, где все началось. Там платформа перехода и излучатели. Единственное место в комплексе, где ночью не происходит никаких изменений.

Дверь скрежетнула на петлях, немного подалась в проеме — и встала. Руслан отстранил профессора, беспомощно дергающего за ручку — и изо всех сил саданул ногой по дверному полотну. Посыпалась труха с притолоки, дверь открылась, ударив в стену небольшого тамбура.

За ней тускло блестел металл — напротив входа располагалась еще одна дверь, с закругленными углами и круглым колесом посередине — как на подводной лодке. Единственное — на подлодках в дверях не делают смотровых окон, здесь окно было. Вадик, повинуясь приглашающему жесту профессора, шагнул вперед, заглянул…

Первым делом Вадик различил переплетение металлических нитей в зеленоватой толще пыльного стекла. Различил просто потому, что не нашлось сил сразу воспринять происходящее за ним.

В лаборатории бесновалось северное сияние. В нем преобладали зеленые оттенки, но местами проскальзывали и красноватые всполохи, иногда пространство за стеклом озаряли быстрые мертвенные вспышки — как от электросварки или от грозы… сквозь него призрачно темнели силуэты находящихся за дверью массивных предметов. Вадик потерялся в этом калейдоскопе, даже не сразу почувствовал, что его дергают за рукав…

— Все, Вадим Леонидович, очнитесь! Слышите меня?!

— Да, да… конечно, слышу. — Он вздрогнул, словно просыпаясь. Сознание стало похоже на взбаламученную лужу; взвесью повисла в черепе мигрень. Вадик помотал головой — но сделал только хуже, показалось, что череп готовится лопнуть. Аккуратно, по стеночке, Вадик выбрался под холодные светильники коридора — и ему сразу стало намного легче. Брр…

— Тяжело? — Ильин сочувственно заглянул в его лицо. — Простите, не знал, что на вас это так подействует. Живых здесь вот уже полвека не бывало…

— Нормально. Только — закройте…

Руслан молча взялся за ручку, дверь с протестующим скрипом, дрелью пронзившим мозг Вадика, закрылась; полотно от времени перекосило — и Руслану пришлось приложить усилия, чтобы защелкнуть замок.

Вадик согнулся возле стены, пытаясь удержать внутри подкатывающий к горлу обед. Получилось.

Помещение, которое Ильин обозвал «конференц-залом», произвело на Вадика впечатление. Здоровенная комната с высокими потолками, в центре — длинный дубовый стол… Вадику живо вспомнились репортажи новостей из кабинета министров — не хватало только ноутбуков напротив каждого стула, да бутылок лимонада с узнаваемыми этикетками — мол, «смотрите, нас пьют даже члены правительства»!

А лишним был огромный герб Союза, занимающий половину стены за спиной «главы правительства». И — бросилось в глаза Вадику, — во главе стола стояло кресло, остальные должны были сидеть на стульях. Чем-то напоминающих реквизит из «Двенадцати стульев» с Мироновым и Папановым, разве что — не настолько фривольно обтянутых. Их было гораздо больше двенадцати, Вадик не стал подсчитывать. Воображение сразу нарисовало здоровенную тушу, готовую количеством орденов поспорить с одним из генсеков — и сонм худосочных белохалатных очкариков в возрасте, наперебой благоговейно возносящих ему свои отчеты…

Безымянный парнишка с ватманами, Вадик про себя окрестил его «аспирантом», свалил свою ношу на стол и отступил назад, предоставив профессору копошиться в куче рулонов.

Ильин выбрал несколько, развернул два из них, оттолкнув остальную кучу как ничего не значащий хлам. Рулоны с тихим шелестом прокатились по темному лаку стола в сторону двери, один с призрачным, ватным стуком упал на пол. Ильин распял норовящие свернуться полотнища при помощи мелочевки, расставленной на столе — графина, из которого давно испарилась вода, пустой пепельницы, затянутого паутиной мутного стакана…

Вадик, наконец-то, обратил внимание на странность — если некоторые места и предметы в бункере выглядели как новые и сияли первозданной чистотой, то другие, напротив, носили отпечаток времени и запустения — как дверь в камере перехода. Словно в этих местах ночная реальность бункера истончалась, пропуская жизнь, как старый ржавый кран пропускает капли воды.

И, как ни странно, эти несуразности совершенно не бросались в глаза, воспринимались как нечто, само собой разумеющееся. Вадик однажды попался в лапы уличной гадалке на Трехсвятской, цыганке в пестрой одежде с грудным ребенком на руках — и отдал ей все деньги, слава богу, у него была с собой лишь пара сотен. Но по ощущениям было схоже, все происходящее он тогда тоже воспринимал как нечто само собой разумеющееся и естественное, даже более того, — как единственно правильное. Ну и что из того, что он видит — правда, а что — иллюзия?! Вадик, пораженный мыслью, осторожно покосился на окружающих его существ — он вдруг не смог снова заставить себя считать их людьми… Нет, выглядели они по-прежнему, вполне обыденно — и если не знать…