Дэвид Вебер - У рифов Армагеддона

Но архиепископ отступил под давлением алмазной воли короля Черис. Архиепископ Роджир был старым и уставшим, уже угасающим. В свои последние годы на посту архиепископа он хотел только покоя, и, возможно, боялся, что, если слишком сильно надавит на Хааральда, это создаст ситуацию, которая заставит Совет Викариев и Инквизицию действовать.

«И поэтому, вместо того чтобы справиться с этим самому, он оставил это падать на мою тарелку», — с горечью подумал Адимсин.

— Мне рассказали, — сказал он Мейкелу, — что ваша проповедь поставила под сомнение главенство и авторитет Матери-Церкви.

— Ваше Высокопреосвященство, — сказал Мейкел с выражением полной невинности, — боюсь, я просто не могу представить, как всё, что я возможно сказал, могло поставить законное главенство и авторитет Матери-Церкви под вопрос! Какая часть моей проповеди заставила кого-то подумать, хоть на секунду, что это было моим намерением?

Кулаки Адимсина сжались сильнее, а его ноздри затрепетали, когда он глубоко вдохнул.

— Вы или не вы сказали, что ответственность любого благочестивого человека в том, чтобы решать для себя, что является правильным или неправильным?

— Конечно, это я сказал, Ваше Высокопреосвященство. — Удивлённый тон Мейкеля, как подумал Адимсин, не смогли бы улучшить самые опытные актёры. — Разве это не то, чему учат нас Писание и Комментарии? Что Бог и архангелы, — его пальцы коснулись его сердца, а затем губ, — ожидают, что все мы будем защищены от зла? Это наш долг, как благочестивых мужчин и женщин, навечно быть настороже, и распознать, что будет злом для нас, когда мы увидим его?

Зубы Адимсина скрипнули, когда он сжал челюсти. Ему хотелось протянуть руку и ударить бесстрастного черисийца по лицу. Они оба знали, что Мейкел говорил в действительности, но бойкий ответ епископа был взят непосредственно из самых главных доктрин Церкви.

— Я не спорю с утверждением, что Бог и архангелы… — теперь была очередь Адимсина прикоснуться к своему сердцу, а затем губам. — …ожидают, что мы распознаем зло, когда увидим его. Но это опасно, как в доктринальном смысле, так и в плане поддержания законной власти Матери-Церкви, как в этом мире, так и в следующем, если предположить, что её учения могут быть ошибочными.

— При всём моём уважении, Ваше Высокопреосвященство, но я ничего такого не говорил, — твёрдо заявил Мейкел. — Я говорил о том, что родитель несёт ответственность за то, чтобы научить своих детей распознавать правильное и неправильное. И быть осторожным, настороженным к тому факту, что другие, в меньшей степени учитывающие свои обязательства, или из-за своих собственных злых и развращённых целей, могут попытаться ввести их в заблуждение. Сформулировать ложные аргументы с точки зрения приемлемых убеждений. Я никогда не предлагал, чтобы Мать-Церковь могла впасть в грех ложного учения. Если вы полагаете, что я сделал это, я прошу вас сообщить мне о том, где и как я мог выдвинуть такое непростительное обвинение!

Адимсин на мгновение взглянул на него, потом повернулся к окну, чтобы дать себе время, пока он боролся, чтобы взять своё собственное выражение — и темперамент — под контроль.

— Независимо от того, что вы имели в виду под этим… «обвинением», — сказал он наконец, — ваши слова, как мне сообщили, могут быть истолкованы в этом смысле теми, кто склонен выдвигать своё собственное мнение в противовес тому, что есть у Матери-Церкви.

— Уверяю вас, Ваше Высокопреосвященство, что я никогда не имел цели подвергнуть сомнению законную власть Матери-Церкви. Если любые мои слова могли быть истолкованы подобным образом, я смиренно прошу прощения.

Адимсин продолжал сердито смотреть в окно. Солнце неуклонно садилось на западе. Западный горизонт представлял собой сплошную массу малиновых углей, пытающуюся раскрасить Бухту Хауэлл зловещими оттенками красного, и епископ-исполнитель ещё раз глубоко вздохнул.

— Я очень недоволен очевидной… небрежностью вашего выбора слов, епископ Мейкел. После архиепископа Эрайка и меня, вы — старший епископ всего Королевства Черис. У вас есть обязанность перед Богом и Матерью-Церковью, напоминать пастве вашей общины, в чём состоит их долг и в чём заключается безопасность их душ. И это означает, что вы несёте равную ответственность, чтобы избежать… непреднамеренного вбивания потенциальных клиньев между ними и безопасностью, предоставляемой властью Матери-Церкви.

Он заставил себя говорить спокойно, рассудительно, хотя он прекрасно знал, что ни он, ни Стейнейр не сомневаются в том, что черисийский епископ сделал в точности то, в чём обвинил его Адимсин. Но, в тоже время, Стейнейр прикрыл себя. Его толкование того, что он имел в виду, каким бы неточным и своекорыстным оно ни было, звучало как правдоподобно, так и разумно. Или было бы, где угодно, но не здесь, в Черис.

— Я сожалею, что у вас есть причина чувствовать себя недовольным мной, Ваше Высокопреосвященство, — сказал Стейнейр.

— Я уверен, что так и есть. — Адимсин улыбнулся в окно совсем без какого-либо признака юмора.

Технически, он имел право временно удалить Стейнейра с его престола. Однако, без согласия архиепископа Эрайка, он не мог удалить черисийца навсегда, а он не был уверен, что архиепископ поддержит его.

«И это отчасти твоя собственная ошибка, Жеральд», — сказал он себе холодно. — «Ты уже много лет знаешь, насколько упрямы эти черисийцы, и всё же ты настойчиво заверял архиепископа в том, что ситуация находится под контролем. Ты недооценивал сообщения таких людей, как Гектор и Нарман, считая их преувеличениями — потому что они дико преувеличены, черт возьми! — слишком долго. Если ты просто доложишь слова Стейнейра сейчас, после всего этого и обвинишь его в том, что он пытался подорвать авторитет Церкви, будет казаться, что ты тоже начинаешь преувеличивать. Не видя лица человека, не слыша его тон, не чувствуя настроение его прихожан, всё, что он сказал, будет звучать вполне разумно. А любые голословные утверждения, которые ты можешь выдвинуть против него, будут звучать истерично и паникёрски».

Улыбка епископа-исполнителя превратилась в свирепый взгляд, когда он посмотрел на тлеющий горизонт и задался вопросом, была ли эта малиновая горстка расплывшихся тлеющих угольков каким-то предзнаменованием. Конечно, Стейнейр вызывал беспокойство, но, по крайней мере частично, это было из-за состава черисийского духовенства.

Одна из основных причин, по которым возвышение Стейнейра в Теллесберге выглядело костью в горле Адимсина, заключалась в том, что оно прямо противоречило обычной политике Церкви по перемещению и назначению старшего духовенства, особенно епископов и помощников епископов, считавшей правильным, чтобы они служили за пределами королевств или провинций, где они родились. По мнению Адимсина, никогда не было хорошей идеей, позволять руководству местной Церкви развивать чувство лояльности к светскому государству, которому оно служило. Его беспокоило, что это было особенно справедливо для таких территорий как Черис, которые были так далеки от Храма и Зиона.