Александр Юм - Невеста для ЗОРГа

— Так, а музейщики что? Это ж несомненная ценность.

— Да понимаете… До войны жалко было расстаться — душой прикипел, а сейчас не до того. Куда как более ценные вещи спасать надо.

— Кстати о более ценных…

Я развернул перед Сикорским план Летнего сада и попросил указать, где и какие скульптуры были закопаны прошлой осенью. Недолго поискав, архитектор вытянул пронумерованную картонную папку.

— Да почти все тут, красавицы, — ласково проговорил Сикорский, открывая старый план. — Вот. Нумера на все, под нумера таблица особая — какой предмет закопан или заложен на хранение, все есть.

— А это что, — ткнул я в обведенный кружком «нумер», подписанный как «ск. ант. Диана?»

— Здесь задвоилось. — Архитектор смутился. — Совершенно фантастическим образом! Тогда на грузовике ящики были с инструментом, веревками, тканью. И кто-то ящик снял да по глупости загрузил туда скульптуру. Мы-то их в брезент и в землю, без всяких ящиков… Рабочие поднимать — ящик тяжелый. Миша Веденяпин тогда крышку откинул, сказал, что там фигура Дианы. Ну в ящике и закопали, да еще досками забили, чтоб крышка не съезжала… А затем, по инвентаризации, настоящая Диана обнаружилась — в подвале дома на Мойке, вместе с фонарями из чугуна. Я лично проверял.

— А кто ж тогда в ящике был?

Сикорский виновато пожал плечами, сгребая карты со стола:

— Наверное, инструменты и разборной подъемник.

— Как-то трудно подъемник спутать со статуей, не находите?

— Ну, может, сверху ткань лежала, — архитектор забросил на антресоли последние рулоны и спрыгнул со стремянки. — И Миша Веденяпин перед работой впечатлился грамм на двести… Да вы к чему это спрашиваете?

— Так раскопали мы ящик ваш.

— И?

Я махнул рукой.

— Камень там битый.

Тут зашипел самовар и, занося его в комнату, Фаддей подмигнул мне, приглашая к столу.

После чаепития я засобирался. Сикорский подал мне портфель с береткой, Фаддей пальто.

— Ну… — архитектор, краснея, протянул мне руку, — прошу простить еще раз. А «зверская рожа» Фаддей, улыбаясь, дернул себя за ухо, и мы засмеялись все втроем.

Из темноты махнула рукой фигура в кожаном балахоне. Троица санитаров залезла внутрь, а я, выделив старшего, протянул ему руку.

— Саблин.

— Булик.

— Что?

— Булик, — повторил фельдшер, глядя в сторону.

Казалось, что мучает и гложет его то, что у всех фамилии как фамилии, а у него такая вот — Булик. И вид у него был какой-то рыхлый, как у спившегося грузчика.

На построении ощущение водянистости Булика заметно усилилось. Даже «синие фуражки» усвоили задачу быстрей, чем этот горе-спец, и разошлись по точкам. Их роль сводилась к недопущению паники, если будут «пугающие природные эффекты». Так им, во всяком случае, объяснил Миронов.

— Да ты не волнуйся за милицию, — нахально светил Пашка в темноте медалью «За боевые заслуги». — Люди надежные.

И напоследок уверил в наличии у каждого второго соответствующего оружия. Вспомнив чудо-пистолет Ганчева, я успокоился.

— Вы поняли свои обязанности? — мучил Руис Булика.

Военфельдшер тоскливо отвечал:

— Осмотр больных и раненых инфекционного отделения. Проверка ожогового. Проверка пункта переливания крови. Если есть сомнения, брать пробы, оставив у подозреваемого охрану.

— РУНа, где у тебя должна быть? — спросил Михей вялого медика.

— Вот тут.

— А чего ты ее в мешке держишь? — не отставал Михей, глядя, как Булик копается в объемном саквояже. — Проверял?

— Сейчас проверю.

Булик, наконец, поставил акушерский чемоданчик на землю после безудачных попыток извлечь искомый прибор.

— Не нравится он мне, — поделился Михей сомнениями и подозвал еще одного санитара, блондина с тонкими усиками. — Это у Булика вашего всегда состояние такое?

Блондин ответил:

— Нормальный мужик, спокойный. Просто работы много…

Когда санитары пошли к главному корпусу, испанец долго смотрел им вслед.

Комиссар госпиталя Чижов действительно был засранцем. Причем засранцем полным, без единого белого пятнышка. Стуча кулаком по фанере и скрипя костылем, он орал на нас в своем здоровущем кабинете, в который можно было запросто впихнуть добрую часть «тяжелых» из коридора.

— Не позволю! — орал бездельник. — Не имеете права узурпировать полномочия руководства НКПС! Мы только им подчиняемся и нечего махать здесь своими бумажками.

Михей собрал разлетевшиеся из чижовских рук документы, а я вежливо напомнил, что все учреждения в городе подчиняются военным властям:

— Приказ № 132 никто не отменял, товарищ комиссар.

— Не надо! Не надо меня приказами напугивать. Вы идите туда, где расположены учреждения, приписанные к вам.

— Мы отправимся туда, куда нам приказывают, — опять выложил я на стол бумаги из медсануправления. — И если вы будете препятствовать, дойду до штаба фронта.

— Иди куда хочешь, понял?

— Ага. Только и ты запомни, что в рапорте я укажу на интересные детали. Смерть пациента… к примеру, Ишутенкова, наступает 10-го сентября, а оформляется, к примеру, 14-го. А сколько таких Ишутенковых? А куда их провиант идет?

За несколько секунд чижовская харя изменилась разительно. От подъячего неподступного хамства до умильных складочек на краснеющей шее.

— Ну что ж так-то сразу, — моргал закисшими глазками Чижов. — Мало какой недосмотр — хозяйство большое!

— Да в нем мужиков-то, артельщик да я, — продолжил за него Сарафанов.

Комиссар аж побелел:

— Ты что это… Ты на что это намекаешь?!

— А так. Писатель этот уж больно нравится. Только он, бедняга, роман свой уже в Сибири заканчивал.

Чижов пыхтел, как богатырь перед расписным камнем: прямо пойдешь — себя или коня загубишь, в сторону свернешь — может, обойдется, а назад — так уж наверняка все хорошо устроится. Недосуг мне было ждать, когда этот хряк определится, что ему делать, поэтому сказал, забирая в планшет липовые мандаты:

— Ваш госпиталь у меня по маршруту последний в связи с удаленностью. Предлагаю разойтись мирно. Я сегодня-завтра осмотрю помещения и территорию. А насчет раненых — думаю, двадцать койко-мест в крайнем случае.

Для Чижова это был выход и, обрадовавшись благополучному разрешению от тягости, он даже предложил перекусить с дороги.

— Спасибо. Если можно — позднее.

Раскланялись мы, как собаки с боровом — скаля зубы и хрюкая, — а за дверью уже переминался Вадик Егизарян. Это его информация о темных делишках позволила уладить вопрос, не поднимаясь в высокие кабинеты.

— Ничего не понимаю, мужики, — жаловался Вадик. — Зачем мы тут! Ведь ноль почти.

И не обращая внимания на персонал в халатах серой белизны, включил асинхронизатор. Стрелка действительно тупо указывала в середину шкалы.