Александр Юм - Невеста для ЗОРГа

По тому, как смотрел Михей, я понял, что стрельнет он без раздумий. Стрельнет этот человек с лицом Сарафанова. Ставший отчужденным, его голос сразу провёл черту между нами. Между мной, непоправимо оступившимся, и собой, оставшимся в том строю, куда отныне доступ мне запрещен. И запрет сразу развел нас по разные стороны баррикад.

— Бросай оружие, — сквозь зубы процедил Михей, — бросай, гад!

Взгляд его добирал огня, как закипающая сталь.

— За бабу всё продал. Всё, что дорогого у людей есть.… Да ладно б, за бабу, — Сарафанов сплюнул под ноги. — А то одно слово — нежить.

Стягивая патронташ, я молил только об одном — чтобы Астра не остановилась на пути в своё далёко.

— Ну что, приехали? — оскалился Ероха.

Он передвинул на «малый ток» рычажок карабина, выпуская сноп энергоразряда. И, словно боясь упустить что-то, пытал меня все новыми электрическими дугами. А мне и одной хватило, я сразу пополз в угол, мыча от боли. Угроза, исходившая от этого человека с ружьем, была, как и от Михея, и даже сильнее. Однако в азарте своем они упустили удачу, невидимо растворившуюся в темноте наступившего холода.

— Ероха, что это?! — Сарафанов попытался выстрелить. Но ярко-голубой столб огня, возникший из темноты, ослепил его. Холодное пламя ушло ввысь, исторгая из себя ледяную стружку. Льдинки планировали и гасли в воздухе со злобным шипением. Казалось, что бегающие по стенам и потолку остроугольные тени-снежинки готовятся к чему-то, ускоряя темп.

— Я близко, — послышался шепот. — Я сейчас…

И голос ее, не донесшийся откуда-то, а как-то сам по себе возникший, прохладным воском снял всю боль в моем искрученном электричеством теле.

— Не над…

Договорить я не смог — с первым же выдохом что-то заклокотало внутри, изгоняемое глухим кашлем.

— Астра, уходи!

Хлынувшая кровь смешалась с криком, но снегурочка уже была рядом и сделать с этим я уже ничего не мог. Лишь перевернулся на бок и, опираясь на локоть, махнул своим врагам-товарищам:

— Назад!

Морозная волна взмыла над головами двух человек, которых я пытался спасти, хрипя из последних сил:

— Бе-гите!

И я увидел Астру.

И Сарафанов увидел. Побелев лицом, он вытащил из-за пазухи фугаску.

И Ероха увидел, и закричал страшно:

— Не взрывай!

— Вставай, — раздался над ухом ласковый старческий баритон, — простудишься, падло.

Губы старичка были плотно сомкнуты в скобочку, держащая меня рука набухла синими жилами, зато другая, искусственная, радовала око пунцоватенькой живостью.

Это был Ершаков, в спецуре прозванный «контрой». Отчасти по его должности начальника контрразведки, отчасти из-за феодально-дворянского прошлого. Он и при самодержавии ловил «живущих среди живых», и диктатура пролетариата не сыскала надежную замену. Правда, арестовали его таки один раз — на волне «шахтинского дела» [13] «Шахтинское дело» — судебный процесс над группой инженеров, обвинявшихся во вредительстве. , но ненадолго.

Методы Ершакова были изобретательны до подлости, если не делать поправку на контингент. Однако поправку мог делать лишь тот, кому ни разу не приходилось доказывать свою принадлежность к роду людскому. Ершаков изобретал всякие штуки на смычке электричества и химии, даже патенты имел по изобретениям и рацпредложениям, а «имитатор биоэнергетический» был примой томской спецвыставки.

Умный дед. И хитрый. Если он лично прибыл на… Твою мать! Это ж он мелькал возле 21-го отделения, беляк однорукий!

— Пойдем, родной, пойдем, — козлитонил Ершаков, подталкивая меня к одиноко стоявшему «воронку», — свою гадость ты уже натворил. Дом, как корова языком слизала, — вот что людям твои амуры принесли.

Ерохинский дом и в правду исчез. Только не развороченное подворье с обугленными стенами пугали взор. Не было никаких дымных развалин. И обгоревших воронок не было. Не осталось ничего вообще — сразу за двадцать вторым, шло двадцать шестое домовладение, запомнившееся по черепичной кровле. Халупу Ерохи будто ножницами вырезали.

— Хватит любоваться, — буркнул дед и запихал меня в машину.

Несмотря на красовавшуюся в одном из коридоров «управы» табличку «начальник 5-го отдела», Ершаков, как и большинство его опричников, находились в основном на Московском шоссе 7Б, если, конечно, не были задействованы по районам. За фасадом пожарного техникума (точнее, в подвалах) находилось все необходимое контрразведчикам. Сигнальная, допросная, термозащитная допросная, медпункт, пункт утилизации, мини-лаборатория… Словом, все, да еще гараж на три авто сверху. Деревянный. Чтоб, наверное, горело веселей. А гореть было чему — попадавшие в трал караси обладали порой такими способностями, что керамические панели трескались. Так что маскировка под пожарную охрану была как нельзя к месту.

Расположили меня в комнате отдыха. Это, правда, не номер «Ливадия-люкс», зато не в камеру. Доброе слово, оно и кошке приятно. А тут даже не с л о в о, а целое д е л о.

Ершиков поставил два стакана с чаем и, кряхтя, уселся напротив.

— Тебя, Андрюха, я мучить не буду. Зачем тебя мучить? Сам расскажешь. Правда?

— А что рассказывать?

— А про твои шашни с Далматовой и расскажи, сынок. Мозги, какие-никакие, у тебя имеются, вот и думай ими. Девку эту ищут уже все, так что… А если в голову полезное не придет, так сам знаешь: у меня не то что стены — воздух заговорит.

Жилисто крутанув шеей в узком воротнике, контрразведчик сделал пригласительный жест к двери, на ходу склеивая притчу о блудном сыне. Только финал у басни был какой-то не оптимистический. По его словам, сыскного ведомства агент Серпухов без памяти влюбился в «чудное виденье» и, попав под следствие, сотрудничать не стал. Надеялся, видимо, на скрытую энергию, которую упражнял в себе.

— Ушел от меня он единственный. Да что толку — застрял в своей шамбале-нирване и сидит уже двадцать пять лет экспонатом музея. А мы с тобой пока посмотрим кое-что интересное, — Ершаков поднялся и, приглашающе кивнув, повел меня по коридору.

Комнату с голубой керамикой наполнял огнеупорный свет, льющийся из четырех угловых прожекторов. В их лучах дергался мохнатый клубок, в котором было мудрено узнать аттея, неуловимого демона, обитающего в потенциальных ямах энергополей города. Очень серьезный противник — много пропавших без вести в мирное время на его совести, но в лапах Ершакова он походил на придавленную каблуком сороконожку-переростка.

— Давай, — махнул Ершаков, и оператор у пульта придавил стеклянную кнопку. Рыжий клубок мгновенно подбросило вверх, когда мощные разряды начали стегать его вдоль и поперек. Метался чужак, вроде, бестолково, и палач, вроде, бил по клавишам наугад, однако зверюка довольно скоро зависла в дальнем углу и стала мигать. Ершаков подвинул оператора и, заменив частоту, еще несколько раз стеганул гадину электрическим кнутом, после чего та завертелась, вздрогнула несколько раз, и шустрый самописец начал бегать вдоль трехцветной бумаги, оставляя чернильный след.