Александр Юм - Невеста для ЗОРГа

— Давай-давай, — взвизгнул дед и прибавил ток.

Мужик за пультом теперь только и успевал заправлять бумажную ленту в паз, ругаясь и накручивая лапку хитрого валика.

Ершаков получал готовый текст на картоне с пробитыми дырками и раскриптовывал его каким-то хитрым способом, заглядывая в брошюру «Информационная шрифт-таблица СИАМ по двоичной системе распознавания сигналов 0–1». Заглядывал, правда, нечасто, с ходу ловя суть, и лишь изредка пользуясь одной-двумя, особо полюбившимися в книге страницами.

Вдруг дед смял прошитую картонку, закричав на оранжевый комок:

— Врешь, бл… рыжая!

Тело его вытянулось в струну, острые пальцы забегали по клавишам пульта и глаза-амперметры пыточной машины захлопали стрелками, наблюдая, как подброшенный вверх аттей извивается наколотым червем. В отблесках электрического света его движения оставляли едва заметные следы, похожие на пятна смазанных фотоснимков. Через миг они сомкнулись в серую тень неумело нарисованной картины — лошадей, запряженных в трехпролетный арочный мост…

После нескольких подходов чужак раскололся-таки на радость контрразведчикам. Они посовещались, потом Ершаков еще раз глянул на свет через пробитую ленту и, удовлетворившись содержимым, побежал звонить. На пороге он обернулся:

— Так что думаешь, на какой мост аттей показал?

От неожиданности я брякнул:

— На Аничков!

И понял, что «влип» по полной, когда ласково улыбнувшись, Ершаков проговорил:

— Ты всё вспомни хорошенько, пока Самонов место готовит. Время у меня жмет!

Он ушел, а флегматичный Самонов занялся настройкой, щелкая кнопками и вертя колесиками. На меня глянул он только раз, когда смочил аккуратненькую тряпочку и стал протирать приборы.

Я тихо потел на скамье, прикидывая, как буду смотреться в том углу, где недавно корчился демон. Ершаков, сволочь, никому и никогда не верит и прежде, чем сделает какие-то выводы, не одну сотню вольт пропустит через мой организм.

— Электричество по новому кабелю получаете? — с дворняжьим подвыванием спросил я у немногословного оператора. Тот смолчал, и тогда я завел особой умности монолог, в котором упор смещался от сложности управления современными приборами до всяческого уважения к тем, кто этим умением овладел. Даже товарища Сталина ввернул: мол, техника управляемая людьми, овладевшими такой техникой, может творить чудеса.

Электрик не ответил и на сей раз. Я, видимо, был уже для него «исходным материалом», только тем и отличающегося от рыжей твари в углу, что не требовался для меня переводчик.

Задавленный тяжелыми предчувствиями, я утих надолго, и обеспокоенный моим молчанием Самонов оторвался от электрического ящика.

— Скоро закончу, — улыбнулся оператор со свойственной технарям отстраненностью от бытия и, повозившись немного с жирным зеленым проводом, воткнул его в гнездо. — Вам сюда, товарищ старший лейтенант.

— А-а, э-э…

— А чего тянуть? — искренне удивился изверг. — Пока подгоним, приладим, пока то, да се… Начальник придет, а мы уже готовы! — И глядя, как я отхожу к двери, добавил: — Ничего вы там не выстоите, идите лучше сюда.

Он стал позади кресла, обхватив спинку руками, но опять выпал толстый провод. Самонов стал его паять, сильно дымя квасцами, и тыкал в диодное чрево до тех пор, пока не выбило свет.

Я метнулся к выходу. Техник, беззлобно матерясь, возился в темноте с проводами, а я успел воткнуть в зазор между стальной коробкой и замком отточенное лезвие ножа. Зажегся свет, и замок-автомат тихонько щелкнул.

Фортуна указала дорогу вдоль крашеных стен, а Самонов бился в дверь с той стороны — такой замок срабатывает на включение-выключение электричества. Пока вахлак размыкал контакты, я успел добежать к голосам над лестницей.

Один — высокий и занудливый — был явно Ершаковский, зато другой показался роднее папиного — посмеиваясь и фыркая, сыпал опилками беседы подполковник Полюдов.

Товарищ начоперод давил на товарища начконтрразведки, а товарищ начконтрразведки отбивался от товарища начоперода. Начоперод настаивал, а начконтрразведки уклонялся. Начконтрразведки обличал, а начоперод требовал ответить: почему командир ОСМАГ-2 сидит под стражей без какой-либо санкции?!

Когда я поднялся наверх, спор уже входил в ту фазу, в которой филологические аргументы начинают уступать места козырям более действенным. Увидев меня, Евграф сделал шаг назад.

— Вот мы спросим у старлея, что это за добрая воля у него такая, если вместо руководства группой, он в контрразведке чаи гоняет.

— У товарища Ершакова своеобразные понятия о добровольности, — сказал я, отходя за спины Евграфа и молчавшего пока Руиса.

Выходило трое наших против двух — на стороне контрразведки был еще усатый ПАРАВОЗовский бээровец [14] ПАРАВОЗ — Группа ОСКОЛ, специализирующаяся на борьбе с параэнергетическими возгораниями. БР (общераз говорное — бээр, бээровец) — Боевой Расчет. . Но это все-таки их территория, и мы обратным клином стали просачиваться на волю.

Хотя главный контрразведчик не стал звать на помощь охранников из НКВД, торчавших в сторожевом домике (это было против правил), но дорогу в управление испортил нам Ершаков основательно. Он застолбил себе место в Полюдовской «эмке» и, поворачивая голову, то ко мне, то к испанцу, обещал нам разные гадости весь путь. По прибытию оба подполковника отправились к Хлазову, а Руис дождался Михея, который, отобрав тэтэшник, усадил меня под замок.

Что там произошло у Евграфа я не знал. И даже спросить не успел. Дверь хлопнула, а промежуток между скрежетом ключа и сильным, без замаха, полюдовским «крюком» был слишком коротким. Я полетел на пол какой-то замысловатой траекторией: рядом бахнулась керосиновая лампа, смешивая звон стекла с отблесками оранжевых искр в глазах.

Захотелось укрыться, заползти в убежище, исчезнуть… но движение оказалось напрасным. Начоперод исчез, а вместо него сделал шаг вперед злющий мужик. Он склонился.

— За что? — пытаясь остановить неизбежное продолжение спросил я.

— Я тебя убить хочу, Саблин. Полностью. Чтоб душу вырвать с корнем.

Он склонился еще ниже, ругаясь очевидными для такого случая словами. А я, опустив локоть, смотрел, как багровеет сжатый полюдовский кулак. Но нет — Евграф лишь тряхнул за грудки. Шлепнув мне на грудь прямоугольник черно-белой бумаги, он подобрал валяющуюся лампу и принялся устраивать на ободок новое стекло. Справляясь с собой, Полюдов поднял опрокинутую табуретку, после чего стал наводить порядок на столе.

— Ты гляди Саблин. Рассматривай. Никого не узнаешь?

На фотоснимке, Астра, обнимая начоперода, поправляла острый локон. Ее улыбка, с особенным каким-то изгибом линии губ была чуть грустна. А Евграф улыбался; будто завоевал он только что весь мир и ждал, когда тот рухнет у его сапог.